На улицу мы выходили вместе. Предложила Саше подвести его. Поскользнулась, подвернулся каблук, чуть не грохнулась, Саша меня подхватил. Довел до машины, обнимая за талию, спрашивая заботливо, не больно ли наступать, нет ли растяжения. Усадил в машину, от «подвести» отказался с благодарностью.
Мне показалось, что мелькнул Максим. Или мужчина очень на него похожий. Шмыгнул за угол газетного киоска.
Начинается! Будет мне мерещиться на каждом шагу. Так было до свадьбы: отыскивала взглядом прохожих, напоминающих моего любимого. Максим признавался, что и с ним происходит подобное: ищет в женских лицах мои черты. И когда не отыскивает, записывает встречных в девушки-дурнушки.
У меня есть ключи от Майкиной квартиры, и приехать к ней я могу в любое время дня и ночи, не предупреждая. Это как маму навестить. Ведь вы не спрашиваете маму, удобно ли ей с вами встретиться. Мама есть мама, ей всегда удобно.
Позвонила Майке с дороги только потому, что подруга расстраивается, не приготовив для меня вкусный ужин. А поесть очень хочется, с утра только кофе пью.
— Майка! Привет! Я на пути к тебе, через двадцать минут подгребу.
— Лидочка? Через двадцать минут? — почему-то запаниковала Майка. — Ой, убрать все не успею.
Чего убирать? В ее квартире всегда музейные порядок и чистота.
— У тебя Саша? Не помешает, хотя лучше отправь его прогуляться. Майка, я голодна как тысяча китайцев. Зажарь мне барана целиком, ладно? У тебя, конечно, припасен… Баран! Козел! — заорала я на водителя, который грубо подрезал меня. — Майка, давай организуем общество по кастрации тех, кто хамит на дорогах. Чтобы не размножались.
— Всех не перекастрируешь, — торопливо сказала Майка. — И население сильно уменьшится. Жду! Пока!
Вместо двадцати минут, из-за пробок, добиралась час. Но ужин у Майки почему-то не был готов. В духовке шкворчало мясо, на плите булькала картошка, Майка орудовала ножом, шинкуя овощи на салат.
— Лидочка, потерпи, десять минут — и садимся за стол.
— Долго возишься. Коэффициент шустрости понизился? Майка, возьму твою бордовую шаль напонос?
Мы так в юности говорили: дай сумочку (туфли, браслет и т. д.) напонос, то есть поносить.
Я направилась к шкафу, в котором Майка хранит одежду. Подруга неожиданно бросилась следом. Опередила меня, почти оттолкнула, прижалась спиной к дверцам.
Размахивая рукой с ножом, затараторила:
— Не надо! Нельзя! Не открывай! Сама тебе потом достану.
— Майка, осторожно! Ты отхватишь себе ухо или мне нос. Опусти нож. Что у тебя там? Все скелеты в твоих шкафах я знаю по косточкам.
— Там другое… особенное… тебе лучше не видеть.
Майя краснела по любым поводам и выразительно: сначала появлялись два розовых пятнышка на щеках, потом они растекались, багровели, заливали лицо и шею. Краска могла уйти с ее физиономии так же быстро, как появилась. И только румянец оставался, который Майку очень красил. Недаром у русских красавиц обязательная характеристика внешности — румянец.
Бывало, приходила моя подруга домой, и я угадывала:
— В подъезде целовалась. Щечки пышут. Нет? К тебе снова приставали в транспорте подростки или молодящиеся дядечки. Майка, ты сокрушительно действуешь на мужских особей от пятнадцати до восемнадцати и от сорока до семидесяти. Но если в пенсионном возрасте он щупает девиц в метро, то следует признать особенности протекания старческого слабоумия. Мозг усыхает, а мошонка бурлит. Что касается подростков…
— Мне просто очень хотелось в туалет. А с крыш течет, журчит. Я боялась оскандалиться, не под кустом же садиться. Пусти, не стой на дороге! Добежала, а ты с версиями…
Справившись, Майка говорила:
— За мной мама так не смотрела, как ты. Контролируешь каждый вздох.
— Скромная плата за постой, оплаченный твоим батюшкой, и хорошее питание, которое ты мне обеспечиваешь.
Нужно признать: мой присмотр за Майкой не удался. Ее замужества тому свидетельства. У меня, понятно, есть эгоистическое оправдание: сама в кипении страстей пребывала, когда Майка с кем попало снюхивалась. С другой стороны, могла бы оторваться от Макса и внимательно рассмотреть Владостасов, плеснуть на них кислотой, чтобы в осадок выпали. А теперь данность: настрогали Майке детей, от биологических папаш никуда не денешься. Хотя детишки получились замечательные. Крестников, Игорька и Веронику, я люблю как своих собственных.
Несколько секунд мы стояли друг против друга у шкафа: пунцовеющая Майка и я, обескураженная от вида подруги с ножом, охраняющей дурацкий шкаф.
— Там новогодние подарки! — наконец я нашла объяснение странному поведению подруги. — Мне подарок?
— В том числе, — ответила Майя.
И краснота, только растекшаяся по ее щекам и шее, стала сходить.
— Не женщина, — очередной раз я восхитилась метаморфозам Майкиного лица, — а лакмусовая бумажка. Тебя можно использовать вместо детектора лжи. Майка, что ты мне приготовила? Скажи! А я намекну про свой подарок.
Мы ежегодно портили друг другу новогодние сюрпризы. Детская неудержимость: если знаешь, в каком ящичке стола покоится подарок, то разве удержишься ящичек не выдвинуть?
У Майки тоже был свой список людей, которых следует поздравить. Но, в отличие от моего предновогоднего табеля о рангах, у Майки, кроме коллег по работе и соседей, фигурировали мелкие сошки. Как-то: дворник-таджик, потому что в снегопад или гололедицу первым делом чистит ступени подъезда, чтобы народ не падал; продавщица из ближайшего продуктового магазина, которую муж бьет, и она регулярно с фингалом то под левым, то под правым глазом; юная прыщавая операционистка по коммунальным платежам в банке — ее, мол, юноши не любят; врачи, жэковские диспетчеры и слесари, уборщица подъезда… И еще длинный перечень малознакомых и по сути бесполезных личностей. Ведь Майка, покупавшая два мешка дешевых сувениров, никакой корысти, одаривая кого попало, не извлекала.
Когда я впервые прошлась по ее списку, Майка пояснила, кто стоит за сокращениями: «дв. Са-д» (дворник Саид), «сб. дев. пр.» (сбербанк, девушка прыщавая), «м. контр. язв.» (контролерша в метро, страдающая язвой)…
— Зачем они тебе сдались? — спросила я. — Какой от них прок?
— Никакого, — пожала плечами Майка. — Просто им будет приятно.
— И что такое «Д. д»? Три тысячи рублей?
Против других сокращений значились суммы от сорока до ста рублей.
— Детский дом, — пояснила Майка. — Покупаю игрушки сиротам.
И посмотрела на меня робко-выжидательно.
— Участвую, — ответила я на немой вопрос. — Сколько?
— Сколько не жалко.
— Прекрати! Так спрашивать нечестно. Жалко на сирот много не бывает. Конкретно?
— Пятьсот долларов? — пробормотала Майка.
— Тысяча. Бери.
