— Я буду Габриэллой, — сказала Дора. Только она одна и соглашается на девчоночьи роли.

— Я буду Синтрамом, — решила Алиса. — А Г. О. может быть Маленьким Мастером.

— А как же Дикки?

— Я буду Пилигримом со скелетом.

— Ш-ш! — прошептала Алиса. — Видите, как блестит среди зарослей его волшебная белая шкура?

Я тоже видел впереди что-то белое — это был воротник Ноэля, который сзади совсем выбился.

Так мы преследовали медведя среди деревьев, и вдруг он пропал с глаз, а мы наткнулись на какую-то стену посреди парка — голову даю на отсечение, что раньше тут не было никакой стены. Ноэля по- прежнему нигде не было видно, а в стене мы обнаружили дверь, и эта дверь была открыта — поэтому мы вошли.

— Здесь, в горной пещере укрылся медведь! — сказал Освальд. — За ним — мой добрый меч наготове!

Я схватил зонтик — Дора всегда берет зонтик с собой, на случай дождя, потому что у Ноэля от любого пустяка начинается бронхит, — и мы вошли.

По ту сторону стены был конный двор, мы никого не увидели, но слышали, как кто-то чистит в конюшне лошадь и посвистывает, так что мы прошли мимо на цыпочках и Алиса прошептала:

— Здесь прячется Чудовищный Змей — я слышу его злобное шипение. Смелее вперед!

На цыпочках мы миновали мощеный двор и дошли до другой стены, в которой тоже была дверь. Потихоньку мы миновали и эту дверь, и я подумал: «Уж это настоящее приключение!» Мы вошли в заросли, в глубине которых что-то белело. Дора сказала, что там спрятался белый медведь. Так всегда с Дорой — когда всем игра уже надоела, она вдруг вспоминает, что тоже участвует в ней. Ничего плохого я сказать не хочу, я очень люблю Дору, не говоря уж о том, как она заботилась обо мне, когда у меня был бронхит. Неблагодарность смертный грех, но ведь и правду не скроешь.

— Это не медведь, — коротко сказал ей Освальд, и мы все пошли дальше, по-прежнему ступая на цыпочках. Тропинка, изогнувшись, вывела нас на поляну, а там-то и был Ноэль. Воротничок у него, как я уже говорил, отстегнулся, а на лице по-прежнему было чернильное пятно — оно было у него на лице, еще когда мы выходили из дому, но он не позволил Доре его умыть, к тому же теперь у него еще и шнурок развязался. Он стоял и глядел на какую-то девочку — смешнее этой девчонки я в жизни никого не видел.

Она была похожа на фарфоровую куколку, из тех, которые продаются за шесть пенсов — личико белое, волосы желтые и туго стянутые в две косички, лоб у нее был очень большой, а щеки выступали так, что у нее под каждым глазом было словно по полочке. Глаза маленькие, голубые, одета она была в черное платье, а башмачки на пуговках доходили ей почти до колен. Ножки у нее были совсем тоненькие. Она сидела в шезлонге, лаская голубого котенка — не ярко голубого, разумеется, а такого, как карандаш на изломе. Мы подошли поближе и услышали, как она спрашивает Ноэля:

— Кто вы, мальчик?

Ноэль совсем позабыл про белого медведя и вошел в свою любимую роль:

— Я — Принц Камаралзаман.

Девчонке это, похоже, понравилось.

— Я сперва подумала, что вы — просто мальчик, — сказала она. Тут она заметила и всех нас и спросила:

— А вы все тоже Принцы и Принцессы?

Само собой, мы все ответили «да», и она сказала:

— Я тоже принцесса, — и очень здорово она это сказала, так, как будто все было по правде, а не понарошку, и нам это понравилось, поскольку мало кто из ребят умеет вот так сходу включиться в игру, прежде, чем им все дотошно растолкуют. Да и тогда они говорят, что «будут» львом, или там колдуньей, или королем. А эта девочка сказала не «я буду принцессой», а просто «я принцесса». Потом она поглядела на Освальда и сказала: — По-моему, я видела вас в Бадене.

Освальд, само собой, сказал:

— Да-да, а как же.

У нее был какой-то смешной голосок, и она странно выговаривала слова, тщательно отделяя их друг от друга, совсем не так, как говорим мы.

Г. О. спросил ее, как зовут кошку и она сказала:

— Катинька.

Потом Дикки предложил:

— Давайте отойдем подальше от окна, а то когда играешь под окном, кто-нибудь в доме обязательно выглянет и велит прекратить.

Принцесса очень аккуратно опустила на землю кошку и сказала:

— Мне не разрешают сходить с травы.

— Какая жалость, — посочувствовала ей Дора.

— Но раз вы этого хотите, я пойду с вами.

— Нет-нет, не надо делать того, чего вам не разрешают, — сказала Дора, но тут Дикки сказал, что по ту сторону кустов есть еще много травы, и ее отделяет от нас только узкая дорожка, так что я перенес Принцессу через дорожку, чтобы ей не пришлось сойти с травы. Там мы все уселись, и принцесса спросила нас, любим ли мы «драже» (я посмотрел в словаре Альбертова дяди и знаю теперь, что писать это слово надо с одним «ж»).

Мы сказали: скорее всего — нет, а она вытащила из кармана настоящую серебряную коробочку и показала нам эти драже — попросту говоря, это были шоколадные горошины, и мы съели по две каждый. Потом мы спросили ее, как ее зовут, и она начала, и ей понадобилось минут пять, чтобы дойти до конца. Г. О. утверждает, что у нее было целых пятьдесят имен, но Дикки умеет считать лучше, чем кто-либо из нас, и он говорит, что имен было всего восемнадцать. Сперва ее звали Полина, Александра, Алиса, потом Мери и Виктория — это мы все слышали, а в конце были еще Хильдегард Кунигунда такая-то Принцесса чего-то там еще.

Когда она закончила, Г. О. сказал: «Вот так здорово! Повторите еще раз!» и она повторила, только мы со второго раза не сумели всего запомнить. Потом мы сказали ей, как нас зовут, но наши имена показались ей слишком короткими, только Ноэль, когда до него дошла очередь, сказал что его зовут Принц Ноэль Камаралзаман Иван Константин Шарлеман Джеймс Джон Эдвард Биггс Максимилиан Бэстейбл Принц Льюисхэм, но тут она попросила его назваться снова и он, само собой, сумел правильно повторить только первые два имени, поскольку он все сочинял прямо на ходу.

Принцесса сказала ему:

— Вы уже такой большой мальчик, пора правильно знать свое имя. Она вообще была какая-то чересчур серьезная.

Она сказала, что она приходится пятой кузиной королеве Виктории. Мы, конечно, спросили, а где же остальные кузины, но она нас не поняла. Еще она сказала, что у них родство в седьмой степени, но этого уже никто не может понять, Освальд думает, может быть, родственники королевы Виктории только и знают, что надоедать ей, так что она разделила их на разные степени, в зависимости от того, насколько она их любит, и кого-то велела пускать к себе только раз в году, а кого-то — хоть каждый день. Наверное, эта девочка была из числа любимых родственниц, раз ее возвели в такую высокую степень. Похоже было, что она здорово этим гордится, но мы все-таки пожалели королеву, у которой столько докучливых родственников.

Потом эта девочка спросила, где же наши бонны и гувернантки, а мы ей сказали, что сейчас у нас никого нет. Она сказала:

— Однако, вам очень повезло! И вы пришли сюда совершенно одни?

— Да, — сказала Дора, — мы прошли через парк.

— Я готова вам позавидовать, — сказала девочка. Она сидела чинно выпрямившись, сложив ручки на коленях. — Я бы очень хотела побывать в парке. Там ходят ослики с белыми попонами. Я хотела на них покататься, но моя бонна ни за что мне не разрешит.

— Как хорошо, что у нас нет бонны, — сказал Г. О. — Мы катаемся на осликах всякий раз, когда у нас