шпану подослали. А не получилось, пришли публично претензию заявить.
Ясное дело, нет в этой толпе родственников убитых - никого не вижу изгореванного, за кровинушку мстить пришедшего. Банальная злоба, зависть и возмущение. Этот, вислобрюхий, 'убийство детей' использовал для нагнетания пущего гнева у пикетчиков и во мне типа чувство вины разбудить.
Да промазал.
- Детей? Ты о чем, дядя? Дети в песочнице домики лепят. А тот, кто по чужим хатам шастает с монтировкой в руке на 'детей' и 'стариков' не делится. Понял?
- Как же они тебя, бедненького, напугали! - саркастически качнула головой тетка. - Пересрал, небось, что на ящик сардины меньше станет. С голодухи побоялся вспухнуть? - и потом как заорет: - Пригрелся тут на Акимовской жратве?! Жируешь, падлюга! Открывай давай, чего зубы скалишь!?
- Давайте сломаем эти ворота! - предложил кто-то из толпы.
- Чего базары разводить, толкай! - поддержали оттуда же.
Тем не менее попытка осталась нереализованной, так, качнули створками для годится. Показать, что не пустомелют.
- А-а, - понимающе киваю я, - ты и есть больная мать, что ей лекарства каждый день нужны. С виду и не скажешь. Может, поблагодарствуешь лучше, что отпрыска твоего отпустил. В другой раз ведь только уши тебе его пришлю. На бусы.
- Не загадывал бы. - Толстая брезгливо сморщилась и что-то в ней безусловно напомнило малолетнего воришку. - На счет другого раза-то. А то мало ли, что с тобой может произойти.
- В общем! В чем предъява, недовольные?
- А ты вообще непонятливый, да? - качает подбородком она. - Перед малолетками ножом размахивать - мастак, а тут уже на жопу сел. Вроде не понимаешь, чего от тебя хотят?
- Ты должен делиться. По-хорошему, - встрял третий мужичок, с противным голосом, худой, на вид занудливый, сварливый, с лицом, на котором большими буквами написано, что он всегда был непротив опрокинуть стаканчик. - Мы же, видишь, поговорить пришли. Дипломатическим путем вопрос решить. А могли бы сразу к делу перейти...
- Да не лечи меня, бухарь, - язвительно отвечаю. - Не очковали б если - сразу 'к делу бы перешли'. А раз бабами прикрылись, какие на хер дела?
- Чего ты мелешь? Перед кем очковать-то? - пристыдяющим тоном затянула толстуха. - Перед тобой, что ли? Тоже мне, гроза района нашелся. Только и способен, что девкам нож под ребра пихать.
- Убирай замок! - вытаращился на меня тот, что с трубой. - Не вынуждай идти на крайние меры! Давай, давай, не ссы! Пустым не будешь! Пачку макарон я тебе оставлю! Обещаю.
- Ну, открывай, чего стал?! - чтоб соответствовать сподвижнику, выкарячила глаза тетка. - Один хрен мы отсюда не уйдем без того, что у тебя в кладовке сложено. Запихаться ты тут тушенкой, пока люди в центре дохлых собак едят, не будешь! Это я тебе говорю. Не откроешь, вывалим к чертовой матери ворота. Выбирай.
- Але, буренка, притормози-ка, а?!
От моего неожиданного выпада толпа замирает. Следит за мной как за фокусником на сцене. Понимая, что это мой предпоследний ход, я делаю шаг к стоящей позади 'тойоты', достаю из кузовка канистр, ставлю на землю и открываю.
- Я че-то не врубил в суть вашего мычания. - Втягивая раздутыми ноздрями воздух, набираюсь всей только наглости, что во мне могла быть. - Вы че, Майдан тут нашли, требования свои двигать?! Еще б плакаты нарисовали и транспаранты растянули. С какой радости кучка свердловского быдла будет решать, что мне делать?! Вообще попутались, мрази?! Да мне по х*ю, что ты там мне обещаешь! - перевожу безумный взгляд на обладателя ржавой трубы. - Я те сам, сука, обещаю - еще раз пасть откроешь, глотку от уха до уха вскрою! Ты меня понял?! Забирай эту потную кобылу со всем этим шоблом и валите отсюда на хер! Попробуешь еще раз шатнуть ворота... сожгу! Слышьте, недовольные, я не шучу! Кривое движение расценю как враждебное. Развернулись - и айда на Свердловский массив.
Онемелая пауза затянулась. Причем, как мне показалось, в мою пользу. Даже потешиться успел, что не утратил ораторских способностей. Не зря в молодости дикцию вырабатывал.
Ан-нет, не все козыри бабенка-то выкинула. Хитрая и молодчинка, тяжелую артиллерию напоследок приберегла. Умело примаскировала на заднем фоне за сиськами бабскими.
На гоблина, которого с первого взгляда можно было принять за родного брата Валуева, я смотрел снизу вверх. Выпяченная лобная кость, расплющенный нос, слегка помутненный взгляд, голова вытянута вперед так, что плечи кажутся выше, да и под спортивным костюмом не скрыть дутые бицепсы. На шее по- прежнему сверкает золотой трос, будто это до сих пор имеет хоть какой-нибудь смысл.
Вот уж, привела тетушка бульдога.
Можно было б и не шугаться, по молодости и не таких быков валили. Но вся заковыка была в том, что я его знал. Еще когда в охранниках у Акимова ходил. Он тогда у Акимовского конкурента по бизнесу в телохранителях числился. Еще та горилла. Я видел, на что он способен. Нунах, как говорится.
Я не мог не заметить, как поменялись лица на первом плане: теткины глаза прищурились в довольно-западлянской ухмылке, типа 'что, не ожидал от 'потной кобылы-то?', засверкали как у злобного тролля. Вислобрюхий зубы выставил, на шаг в сторону отступил, дабы отделить фигуру здоровяка от мелюзги, к которой ради добра дела и себя причислил. Любитель выпить, пришедший с остальными за компанию, почти с благоговением смотрел на воздвигшийся у ворот крейсер.
- Это ты если криво дернешься, - заговорил он мясницким голосом, наведя на меня палец- сардельку, - я тебе бошню оторву и на член одену. Понял? Открывай ворота, баклан!
Ну что, друзья, вот вам лучший образец соотношения 'сила -99%, разум - 1%'. Угрозы - заученные фразы бессмертных героев из боевиков девяностых. Бессмысленные, глупые. Как голова может держаться на члене? В любом его состоянии. Хотя совру, если скажу, что его появление мне так уж легко удалось проглотить. Все же в моей перспективе такого запасного варианта с их стороны изначально не предвиделось. Но план есть план и пока что я его придерживаюсь.
Уверенно толкаю ногой канистр. Выплескивающаяся сизовато-желтая жидкость с характерным запахом расширяющейся лужей быстро потекла к воротам. Ви-ай-пи партер во главе с толстухой округлив глаза и будто не веря, что несмотря на их контраргумент я смог это сделать, попятились, разошлись в стороны. Все, кроме здоровяка. Он буравил меня своими суженными до минимума глазами, словно пытаясь передать насколько глубоко в землю я вогнал себя этим негостеприимным жестом.
- Ты точно это хотел сказать? - спрашиваю его я, и в моей руке появляется бензиновая зажигалка. К этому времени темная лужа на асфальте уже сомкнулась вокруг его 'адидасов', но, к сожалению, дальше не пошла - канистр перестал издавать заглатывающие звуки.
- Ты совершаешь ошибку, - уведомил он меня.
- Да ну? - наигранно округляю я глаза. - И что же теперь будет? Ты обидишься и заплачешь?
Стало так тихо, что даже было слышно, как хлопают крыльями вороны, пролетая где-то далеко от нас (на заправку, по свежее мясцо?). Люди из ватаги смотрели на свой последний шанс и терпеливо чего- то ожидали. В их понимании, сейчас что-то обязательно должно произойти, неформатное, но чертовски продуманное и хитрое, в результате чего я должен буду сам вспыхнуть, что твой факел. А они будут смеяться и поражаться изобретательности своего запасного варианта.
Но ничего не происходило. Гоблин по ту сторону ворот все так же пялился на меня, а я никак не мог вспомнить, остался бензин в этой зажигалке или нет.
Чиркнул. Есть. А тот будто этого и ждал. Присев, он подпрыгнул как баскетболист к кольцу, зацепился руками за край жалобно всхлипнувших ворот, подтянулся, перекинул ногу. Что сказать, умело. Теперь даже если я и брошу зажигалку, пламя его не достанет. А через мгновенье он и вовсе будет с этой стороны. Драться мне с ним как-то не очень хочется, попаду в руки - считай все, голову свернет как курице.
Толпа заулюлюкала, чудо свершилось. Сейчас-то я отвечу за неповиновение и все высказанные грубости. Бабы даже не сморщатся, когда он голову мне об бордюр раскроит. Похлопают разве в ладоши а, может, и раком в награду герою станут.
Я использую свой последний ход. Вытаскиваю из-за пояса револьвер, направляю его на