— И что же произошло дальше?

— Мы не смогли найти общего языка. Я считал, что его советы совершенно бесполезны. Он не мог ничего доказать, а лишь занимался пустым разглагольствованием. И я до сих пор убежден, что он заурядный демагог, у которого нет ни одной оригинальной мысли. Единственный человек, которого мне хотелось бы видеть в качестве своего научного руководителя, взял тогда творческий отпуск. Так что оставался один выход — заниматься самостоятельно. Что я и сделал. Мы практически не встречались с Мелькиором в последние восемь месяцев, пока я работал над тезисами. Я закончил работу в срок. Сдал все необходимые экзамены на «отлично». Оставалось лишь представить свою работу ученому совету и защитить ее. — На его лбу залегла горькая складка. — Мелькиор пролистал диссертацию и отказался рекомендовать ее к защите. Он буквально возненавидел мою работу. Пытался заставить меня выбрать новую тему и начать все сначала, теперь уже под его неустанным контролем с первого абзаца до последнего.

— А почему она ему так не понравилась?

Адам пожал плечами:

— Мне он назвал множество причин. Вероятно, он перечислил их и тебе. Со всей полагающейся аспиранту скромностью считаю, что он возненавидел ее новизну, оригинальность, живой, доступный язык, каким она была написана.

— И что же ты сделал? — спросила Ли.

— Я категорически отказался стать его последователем. Я много работал над темой и выразил в ней все свои самые заветные мысли. Я мог поручиться за каждое слово.

— И тогда ты подал заявление об уходе? Решил сдаться? Не очень-то на тебя похоже!

— Меня вызвали на заседание всего профессорского состава факультета и нескольких шишек из администрации университета. Они решили провести свое частное расследование. Расследование, представляешь? — Он всплеснул руками, все еще негодуя, хотя прошло столько лет. — Тема моего исследования уже не имела никакого значения. Внезапно я оказался в самой гуще смехотворных закулисных игр среди профессуры.

— И тогда ты написал заявление?

Он кивнул:

— Да, когда все решительно отказались даже взглянуть на мою работу. А на мой взгляд, все как раз и упиралось в нее. — Адам грустно посмотрел на Ли. — Я мечтал стать профессором истории с семнадцати лет. Я восхищался учеными типа твоей тети так же, как большинство подростков восхищаются звездами эстрады. Я хотел стать частью этой жизни, полной увлекательных исследований, тяжко завоеванных грантов, белых от мела досок в аудиториях, гудящих как улей общежитий… — Он пожал плечами. — Таким мне виделось мое будущее. Но я был уже вполне взрослым человеком, когда столкнулся с полным непониманием и безразличием.

— И поскольку ты завершил работу над диссертацией, то решил, что имеешь право называть себя доктором, — тихо подытожила Ли.

— Ничего подобного. Когда я покинул Баррингтон, то раз и навсегда распрощался с академическим миром. Был сыт им по горло.

— Тогда я не понимаю, как ты… почему Вербена…

— Я резко изменил свою жизнь. У меня не было даже степени, чтобы как-то оправдать проведенные в университете годы. И мне пришлось срочно искать способ зарабатывать деньги. Студентом я иногда подрабатывал на стройке и вначале снова вернулся к этому проверенному способу. И все это время пытался как-то упорядочить свою жизнь, найти новый стержень. У меня есть старый друг, который работает в издательстве в Нью-Йорке. Он и предложил мне переделать свою диссертацию в исторический роман, пробы. И обещал дать почитать его редакторам.

— И тебя опубликовали?

— Да. Конечно, мне повезло, что у меня есть знакомства внутри издательства. Но независимо от этого книга пришлась по душе читателю и очень хорошо раскупалась. Никто даже не ожидал этого. Так что, когда я принялся за «Протяни руку к скипетру», издательство «Лэвиш букс» предложило мне внушительный аванс и заключило со мной выгодный контракт. Я и не надеялся заработать такую сумму! — Он горько усмехнулся. — И тут Мелькиор и другие «великие умы» в Баррингтоне, увидев, что мои романы стали бестселлерами, а меня самого ждет бешеная популярность, сообразили, что я могу весьма подпортить их репутацию, если разоткровенничаюсь о том, как они по-свински обошлись с «блестящим молодым писателем-историком», которого вдруг все кинулись интервьюировать. Так что Мелькиор и его приспешники усмирили свою гордыню и тихо присвоили мне почетную степень доктора философии, чтобы как бы возместить мне ту степень, в которой они мне когда-то отказали — которую я, однако, честно заработал. Подсластили пилюлю, что называется.

— О небо! — охнула Ли полушепотом.

— Меня так и подмывало сообщить им в деталях, что они могут сделать со своей так называемой почетной степенью. Но видишь ли, эта степень очень много значит для моих родителей. Мой отец — простой сварщик, брат работает на стройке, а сестра — танцовщица. Я единственный в семье посещал колледж. И они так гордились мной и всячески старались помогать деньгами. Моя мать мечтала о том дне, когда сможет сказать: «Мой сын, доктор наук…» Вот я и решил, что они заслужили право гордиться своим сыном. Так что я принял эту степень и помалкиваю. Но Мелькиор Браунинг — единственный человек на земле, которому я не позволю обращаться к себе иначе как к «доктору» Джордану.

— Кажется, у меня совершенно пропал аппетит. — Ли отодвинула в сторону свою тарелку и вдруг изо всех сил стукнула кулаком по столу. — Этот лицемер!

— Кто? — на всякий случай уточнил Адам.

— Мелькиор! Я и тогда возмутилась, но сейчас, когда знаю, что именно он лишил тебя всех шансов на получение степени, а потом пытался заткнуть тебе рот почетным званием… Как же у него хватило наглости сообщить мне о твоем «обмане»? Господи, попадись он мне сейчас, так бы и задушила его собственными руками!

— Какая у меня появилась защитница!

— Ох, Адам, мне так стыдно, — виновато пробормотала она.

— Пустяки! Я действительно ушел из университета, чтобы они не выгнали меня с позором. И не заслужил ту степень, которую они мне присудили. Как ты сама догадалась, это была обыкновенная взятка.

— Единственное, чего я не понимаю, — почему ты не рассказал обо всем этом Вербене.

— Но это давно уже не занимает мои мысли, Ли. Не довлеет надо мной и не тяготит. Я и думать об этом забыл, потому что у меня голова забита новыми идеями и планами.

— Адам, извини, пожалуйста, если это как-то заденет тебя, но мне интересно, почему все же Вербена выбрала именно тебя?

Он чуть улыбнулся.

— Этот вопрос куда безобиднее тех, что ты задавала мне раньше. Ответ прост — ей нужен именно я.

На лице Ли отразилось недоверие.

— Это чистая правда, — спокойно продолжил он. — Она — великолепный и непревзойденный преподаватель, потрясающий исследователь, чудная женщина, но пишет еще хуже, чем готовит. Ей нужен настоящий писатель в качестве соавтора. Она умная женщина и мигом поняла это.

— Наверное, это действительно так, — задумчиво сказала Ли. — Меня волнует лишь одно — чтобы никто, включая тебя, не смог причинить вред тетиной репутации.

— Тебе никогда не казалось, — спросил Адам, решив затронуть проблему, которая больше всего волновала его, — что твоя совершенно слепая преданность Вербене лишь причиняет вред тебе и ей?

— Я считаю, что слово «слепая» — в данном случае преувеличение, Адам.

— Тогда почему тебе не хватило духа сказать ей, что последний ее труд никуда не годится? Только подумай, от скольких унижений и слез ты могла бы спасти ее, поступи ты так, как советовала тебе твоя совесть, и скажи ты ей, что книгу надо бы переделать заново.

— Как ты смеешь предполагать, что я…