Федосеевича. Когда бы мы ни ложились спать — поднимались в одно и то же время. И на этот раз в семь утра мы были подняты верным нашим стражем — старым будильником.

Около восьми утра я и капитан Таранихин направились в кабинет подполковника Глухова, прихватив с собой документы задержанного. Здесь уже нас ожидали подполковник Глухов и начальник следственного отделения майор Федоров. Побеседовав с нами, они ознакомились с документами, обговорили порядок предстоящего допроса задержанного и предложили мне вести этот допрос в их присутствии. Я же должен был доставить сюда из камеры Кунгурцева.

Караульное помещение располагалось в административной части здания и имело отдельный вход со двора. В этой же части здания, в самом конце коридора, находилась камера предварительного заключения. Начальник караула сержант Ковалев доложил мне, что ночью задержанный не шумел — видно, спал, — да и сейчас, очевидно, спит.

«Тогда пойдем будить его, — сказал я. — На допрос поведем».

Возле двери в камеру стоял на посту караульный. Сержант Ковалев повернул ключ в замке — тяжелая дверь с подвывом отворилась. И тут обнаружилось невероятное: камера была пуста — Кунгурцев исчез.

«Где он?!» — стараясь не выдать волнения, вполголоса спросил я сержанта Ковалева. «Где же он?!» — в свою очередь спросил тот, ни к кому не обращаясь и бледнея.

В камеру вбежал караульный, сдернул с железной кровати суконное одеяло — пусто, никого под ним нет.

«Выводили его из камеры ночью или утром?» — обратился я к сержанту Ковалеву. «Не выводили». — «Куда ж он девался?» — «Н-не знаю», — пожал плечами сержант Ковалев, теперь вдруг покраснев как вареный рак.

Я вышел в коридор. Осмотрел две другие камеры, вход в которые был отдельный. И там Кунгурцева не было. Вернулся снова в камеру, куда его поместили ночью, пригляделся к ней попридирчивей. Дверь, стены, пол и потолок — вне подозрений. Проломов, трещин нигде не видно. Оконная рама на месте, стекла не выбиты. За рамой, с внешней стороны, — целехонькая железная решетка…

Нужно было идти доложить обо всем начальству. Но я словно окаменел. Никак не мог сдвинуться с места. Это были, пожалуй, самые мучительные минуты за все время моей службы в особом отделе…

Через несколько секунд я доложил о случившемся подполковнику Глухову. Тот молча выслушал и вместе с майором Федоровым тоже осмотрел камеру, из которой исчез Кунгурцев, опросил караульных. Результат тот же…

Было уже около девяти часов утра. Начальник отдела полковник Бухтиаров прибыл на службу и сразу же вызвал к себе подполковника Глухова. Тот перед уходом бросил на меня полный укора взгляд…

Из руководящего состава нашего отдела подполковник Глухов был, пожалуй, самый опытный и авторитетный чекист. Нрав он имел спокойный, ровный. Обладал завидной интуицией. В клубке переплетенных между собой событий он умел нащупывать главные, чтобы затем распутать его… По- отечески заботливый в отношении своих подчиненных, он вместе с тем строго с них спрашивал. Служить под его началом нам, молодым чекистам, считалось большой честью. А совсем недавно он рекомендовал меня — и эту рекомендацию приняли — на должность заместителя начальника отделения. То есть я стал как бы его правой рукой. И вот на тебе — не оправдал доверия!.. Еще и по этой причине я так остро воспринял свой промах. Казнил себя нещадно. Не зная, в чем заключается моя конкретная вина, я чувствовал, что здорово подвел своего непосредственного начальника.

Минут через десять место происшествия обследовал и начальник отдела полковник Бухтиаров Николай Дмитриевич…

Что вкратце о нем сказать? В органы госбезопасности он пришел с завидным опытом партийно- советского руководителя — был до этого завотделом горисполкома одного из больших промышленных городов на юге нашей страны. Это был незаурядный организатор. Чекистскую работу осваивал на фронте — в особых отделах воинских подразделений. Начальником нашего отдела был назначен в сорок четвертом году…

Камеру предварительного заключения полковник Бухтиаров, насупившись, осматривал молча. Его настроение выдавали лишь плотно сжатые тонкие, как лезвие бритвы, губы и появившиеся на впалых щеках багровые пятна. Мы чувствовали, что он с трудом сдерживает ярость. Через несколько минут он, все также молча, ни на кого не глядя, прошел в свой кабинет и закрылся там один. Затем вызвал нас к себе — подполковника Глухова, меня и капитана Таранихина.

«Что вы предлагаете?» — не произнес, а словно бы проскрипел он сквозь крепко стиснутые тяжелые челюсти. «Николай Дмитриевич, разрешите мне организовать немедленно розыск Кунгурцева, — сказал подполковник Глухов (внешне спокойный) так, словно ничего особенного не произошло. — Что касается караула, им, возможно, займется начальник следственного отделения майор Федоров».

Полковник Бухтиаров слегка постучал незаточенным концом карандаша по столу. Чуть прищурился и кивнул подполковнику Глухову, принимая его предложение с оговоркой: разбирательство промашки караула поручил своему заместителю полковнику Абрамову Михаилу Петровичу, а помогать ему в этом деле — майору Федорову.

Через час силами оперсостава и роты охраны нашего отдела, военной комендатуры, милиции и райотдела госбезопасности были блокированы вероятные пути ухода беглеца из города. Одновременно с этим велся опрос караула, упустившего Кунгурцева.

Полковник Абрамов — заместитель начальника отдела — чекист весьма осторожный и проницательный. В свое время был награжден знаком «Почетный чекист» за предотвращение диверсии на крупном уральском заводе.

Осмотрев камеру предварительного заключения, он сделал вывод, что задержанный мог сбежать через форточку окна, которая была сравнительно большой и почти полностью совпадала с ячейкой решетки. Об этом он доложил полковнику Бухтиарову. Затем они оба еще раз осмотрели камеру и решили провести эксперимент. В роте охраны нашлись два невысокого росточка солдата. Им предложили пролезть через форточку и решетку. Однако солдаты сделать это не смогли. А Кунгурцев был крупнее тех солдат, следовательно, беглеца выпустил из камеры караул. Сержанта Ковалева и обоих караульных отправили на гауптвахту и подвергли строгому допросу.

Двое суток длился безрезультатный розыск бежавшего и изнурительный допрос караула. Ночные патрули и засады за это время задержали в городе около двух десятков различных правонарушителей и мелких воришек. Однако Кунгурцева среди них не было. Обстановка в нашем отделе накалилась. Работали мы с удвоенным напряжением, особенно через день после побега, когда пришли сведения по проверке Кунгурцева. Управление госбезопасности Минской области сообщило, что подтвердить проживание Кунгурцева, его отца и матери в Борисове возможности нет, поскольку учет населения после немецкой оккупации пока что не производится. В Борисове действительно есть улица Старо-Московская, но дом 28 находился в квартале, который полностью сгорел.

В сообщении Главного управления контрразведки «Смерш» указывалось, что Кунгурцев на учебе и излечении в Новосибирске не находился. По данным Генштаба, номер воинской части, указанный в изъятых у Кунгурцева документах, принадлежит 237-му отдельному автобату, который в 1941 году в районе Белостока попал в окружение и был разбит. Центр просил докладывать ему о ходе разбирательства дела Кунгурцева.

Все эти сообщения свидетельствовали о том, что Кунгурцев — дезертир или, возможно, шпион. Убедительные материалы для изобличения преступника находились в наших руках, а самого его не было…

Кунгурцева задержали лишь на третьи сутки, в пятом часу утра, здесь же, на железнодорожной станции. Тут в засаде находилась наша опергруппа — несколько сотрудников расположились в пустом товарном вагоне, стоявшем чуть в стороне от виадука, на запасном пути. В тот час на главный путь станции подали товарняк, который должен был вот-вот отправиться. И вдруг чекисты увидели, как на тормозную площадку одного из вагонов поезда вскочил подозрительный с виду солдат. Вскочил — и тут же исчез. Как растаял. Состав задержали и осветили прожектором с виадука. Тут-то и обнаружили Кунгурцева — лежал он ничком на крыше вагона…

Беглец выглядел помятым, надломленным, затравленным. Допрашивал его начальник отдела