Я жду… Ты придешь, великий мой друг, Чтоб лаской меня согреть. Угрозы не страшны мне зимних вьюг, Далеко болотная бредь. Я жду, чтобы новую жизнь начать (И ты, и Алеша – со мной), Чтоб конец положить одиноким ночам И вражду прекратить с землей; Чтоб в любимом труде снова радость узреть, Чтобы с Фатумом кончить игру. Я жду… Ты придешь, чтобы лаской согреть, Мой великий, мой солнечный друг. 25 октября <ноября> 1931
II
К ногам твоим упасть с мольбою – Простить меня за тяжкий бред; И в тихом городке с тобою Забыть обиды мутных лет; И так зажить, чтобы ты знала Лишь радость неги и труда, Чтобы душа твоя звучала, Как не звучала никогда. 16 декабря 1931
III
Ветер траурным сторожем мчится По кладбищу, качая кресты. И встают незнакомые лица Из-под снежных могильных простынь. И истленными машут руками, Отгоняя предутренний сон, И чуть слышно звенят венками, Вспоминая печаль похорон. Стая воронов спит на ограде – Гости частые сирых могил – А над ними мигают в плеяде Очи ясные горних светил. Там в овраге завыла волчица… Или это почудилось мне?.. Стынет кровь… Сердце пойманной птицей Бьет тревогу в ночной тишине. Но смотри! Фиолетовой зорькой Заиграли венки и кресты: Это солнечный луч небостворки Распахнул для земной нищеты. Стало радостно в городе мертвых. Никнут страх и тревога в груди. У могил, в пробудившихся ветлах, Ветер, утро встречая, гудит. 23 января 1932
IV
Всё разумно в подлунной природе: Оттого я и духом не пал, И служу на крахмальном заводе, И не сетую: жизнь глупа. Привыкаю в космическом плане На судьбу человека взирать. Волга течь никогда не устанет, – Мне же время придет умирать. Я умру не в Симбирске, конечно: Жизнь (пусть трудная) – вся впереди, Лишь бы совесть была безупречна И любовь не иссякла в груди. Часто путь моих мыслей мне странен, И грядущее вижу во мгле, Словно я – в первобытном тумане На заброшенной в космос земле.
