Померкнул синий блеск таинственных ночей, Уюта старого иссякнул аромат… Стою в безмолвии у затворенных врат И слышу мерный звон обманчивых ключей. Где ты, родимый дом, родимый мой очаг? Пять лет уже прошло, как двадцать-тридцать лет… Какой тяжелый сон, какой кошмарный бред! О, как, цветок весны моей, ты не зачах! К тебе спущусь опять, зеленый мой родник. Ты примешь ли меня, как прежде принимал, И будешь ли журчать, как прежде ты журчал, О, если б твой шумок мне в душу вновь проник!.. Сойду под сень твою, густой старинный сад, В прохладном сумраке таинственных аллей Детьми играли мы в подводных королей, И нашим царством был в овраге водопад. Дорожки скрытые, о, сколько, сколько раз Меня спасали вы от шумных-нудных встреч, И в тишине глухой вели со мною речь Осина, липа, дуб, ольха, береза, вяз. Я посещу и вас, крестьянские дворы, Спугну гусей и кур и скученных овец, Введут ли там меня, как прежде, в погребец, Чтобы спасти меня от тягостной жары?.. Певучие я вновь услышу голоса И много вспомню вдруг я прозвищ иль имен, И повесть скорбная из дедовских времен Пройдет передо мной, как тучек полоса. Не с этой ли горы Емелька Пугачев Оглядывал простор саратовских полей И, буйною гордясь победою своей, Нетерпеливо ждал разосланных гонцов. Здесь пушки вижу я, свидетелей борьбы Помещиков степных с разбойничьим главой. Тогда повешен был и прадед бедный мой Мятежником лихим и баловнем судьбы. Емелька был казнен. Но пугачевский род, Пройдя через века, восстал в стихийный век И на брегах святых великих русских рек В дворцах и хижинах зажег переворот. Квадриги пронеслись родной моей страны, Столетьями мелькнув, – им нет пути назад. Но, той же страстию объятые, горят Потомки бледные великой старины…
II
Какой роскошный взмах косматых облаков! И словно райских птиц непостижимый взлет! И, к небу схвачена, душа твоя замрет, Свободная от зла и от земных оков. Ночь. Степь. Деревня спит. И только путь стрелой Летит чуть видимый неведомо куда, И в горнем храме одинокая звезда Горит, небесный освещая аналой. За ночью ночь и день за днем плывут-растут, Все для меня равно мгновенны и легки: Я их сбираю, словно в поле васильки, И в память связываю лентою минут. Прости, мой дом, опять ты без меня Застынешь, сирый и разрушенный в глуши, Но знай, что будут жить отныне две души, Святую память о покинутом храня.
