разок, — улыбаясь, попросила Аморита.

Гарри показалось, что после того, как сестра убедилась в том, что платья приходятся ей впору, она стала выглядеть более счастливой.

Он также подумал, что нужно было сказать ей раньше, что у них с Милли один и тот же размер, чтобы она попусту не волновалась.

Поздно вечером, уже лежа в кровати и почти засыпая, Гарри снова подумал, что они поступают опрометчиво. Он чувствовал себя как канатоходец на тонкой веревке — оступишься, и конец всему.

Он оставался в Лондоне потому, что так хотела Милли.

Гарри был ей бесконечно благодарен за помощь и понимание.

Кроме того, с тех пор, как он узнал, что молодая женщина действительно его любит, его не покидало странное чувство вины.

Многие джентльмены, у которых в содержанках были киприотки, думали или хотели думать, что женщины любят их ради них самих, а не ради денег. Этим джентльменам было приятно заблуждаться.

Поскольку Гарри было нечего предложить Милли, он прекрасно понимал, что она любила его по- настоящему.

Но он совсем не хотел разбивать ей сердце.

И он оставался с ней, потому что она его об этом очень просила.

Когда он уезжал, Милли обвила руками его шею и сказала:

— Когда будешь смотреть на всех этих женщин в одном, так сказать, букете, не забывай, пожалуйста, обо мне.

— Ты же знаешь, я всегда думаю о тебе, — ответил Гарри. — Ты — моя спасительница. Не хватает слов, чтобы выразить тебе мою бесконечную благодарность.

— Слова здесь ни к чему, — сказала Милли. — Но если уж ты об этом заговорил, то я приму твою благодарность в виде поцелуев. Они не будут стоить тебе ничего!

Гарри поцеловал ее.

Уходя, он знал, что Милли очень расстроена тем, что не может пойти с ним.

Также он был уверен, что ей хватит ума и опыта заставить барона поверить, что она буквально считала дни до его возвращения — так сильно успела соскучиться.

«Я знаю, что должен сделать, — говорил сам себе Гарри, возвращаясь домой, — я должен жениться на богатой наследнице и успокоиться, наконец».

Затем рассмеялся: что за нелепая идея!

Любая богатая наследница охотится за более высокими титулами, нежели у него.

Кроме того, молодой джентльмен отлично знал, что честолюбивые мамаши таких девиц старались держать своих дочерей подальше от него и ему подобных.

Утром же, когда Аморита спустилась к завтраку, Гарри испытал жгучее чувство вины. Она была одета в одно из платьев Милли, в котором собиралась отправиться в путь.

Платье было безумно дорогое, безупречного пошива и смотрелось очень привлекательно.

Оно было ярко-синего цвета и украшено многочисленными оборочками и кружевами.

Аморита никогда бы не осмелилась надеть вещь подобного цвета. Но выглядела она изумительно.

Когда она вошла в столовую, Гарри воскликнул:

— О, ты уже оделась! Очень благоразумно с твоей стороны, я как раз планировал, что мы отбудем около одиннадцати часов.

Она пересекла столовую, и брат, оглядывавший ее с головы до ног, вдруг вскрикнул:

— Господи, но ты же совсем не накрашена!

— Нет, — ответила девушка. — Я подумала, что могу это сделать прямо перед отъездом. Не волнуйся, я просто не хочу, чтобы макияж размазался или стерся раньше времени.

— Ах, ради бога, следи внимательно, что подобного не случилось! — воскликнул брат.

Он поставил свою чашку кофе, которую до этого держал в руках, на стол и сказал:

— Теперь послушай меня, Аморита. Все кипр… все актрисы, которых ты встретишь на вечере, так сказать, своего рода профессионалки. Кроме игры на сцене, у них есть и другое занятие. Они стараются очаровать и привлечь богатых мужчин, которые могли бы дарить им драгоценности и прочие вещи, которые им нужны.

Бедный Гарри не спал всю ночь, думая, как же предупредить сестру во избежание лишних вопросов.

Он чувствовал, что лучше будет объяснить Аморите сейчас поведение других женщин, приглашенных на вечер, нежели потом.

У Амориты от удивления расширились глаза, и она спросила:

— Ты хочешь сказать, что они не зарабатывают себе достаточно на жизнь?

— Конечно, нет… не зарабатывают, — запинаясь, ответил ей брат. — Большинство этих женщин играют только маленькие роли заднего плана, и поэтому невежливо будет спрашивать у них, в каких пьесах они сейчас участвуют, да и о прошлых их пьесах тоже не спрашивай. Вообще не надо с ними разговаривать про театр.

— Хорошо, что предупредил, а то я бы обязательно что-нибудь ляпнула, — сказала Аморита. — Что я еще должна знать?

— Старайся меньше попадаться на глаза мужчинам, — сказал Гарри, явно не подумав.

— Зачем я им? Они ведь будут со своими дамами. Разве удобно им будет обращать внимание на чужих женщин? — медленно спросила Аморита.

Гарри на минуту задумался.

— Да, да, ты права, — ответил он после недолгого колебания, — но, ты знаешь, всегда есть опасность, что мужчине понравится женщина, пришедшая с другим джентльменом.

Аморита помолчала.

Потом, вздохнув, сказала:

— Ты хочешь сказать, что боишься… Гарри, ты боишься, что я понравлюсь кому-нибудь?

— Да, именно этого я и боюсь, — согласился Гарри. — Поэтому я хочу, чтобы ты все время была рядом со мной и с присутствующими и проходящими рядом с тобой мужчинами разговаривала как можно меньше. Понимаешь?

— Как раз так я и собираюсь себя вести, поэтому это будет совсем нетрудно, — ответила Аморита.

Гарри подумал, что она чересчур оптимистична.

В глубине души он надеялся только на то, что его друзья, которые приведут на вечер своих особенных киприоток, не станут особо отвлекаться на спутниц своих приятелей.

Однако по собственному опыту он знал, что новое симпатичное личико всегда приковывало взгляды и интерес красавчиков с Сент-Джеймс-стрит.

Он часто слышал там разговоры о какой-нибудь новой киприотке. Иногда с чрезмерно пикантными подробностями.

Среди обсуждаемых девиц всегда была одна, которую все признавали «несравненной» — самой «выдающейся», которую можно было только отыскать.

Это означало, что кто-либо из мужчин был полон решимости заполучить ее в свою постель, несмотря на то, что у нее наверняка был богатый покровитель.

В эти разговоры Гарри никогда не вступал по причине того, что просто не мог позволить себе подобные развлечения по финансовым соображениям, и сказать ему особо было нечего.

Все это сразу пришло ему в голову, и он неожиданно для самого себя вскрикнул.

— Что случилось? — обеспокоилась Аморита.

— Мы не выбрали тебе имя! — выдохнул Гарри.

— Хочешь сказать, я не могу назваться своим собственным?

— Конечно же, нет! — ответил Гарри. — Во-первых, оно очень необычное, а во-вторых, если случайно Чарли или Джимми услышат его, они могут вспомнить, что когда-то в разговорах я упоминал имя своей сестры Амориты.