Петр сел на низкие, знакомые ступени.Из форточек завешенных оконСрывался стон безумный от мучений,Нечеловеческий, звериный, страшный стон.И было слышно — были сжаты зубы,Казалось, был последним каждый крик,И искривясь сейчас застынут губы,-Так ужас был в страдании велик.И так странна была спокойного кого-тоЧуть уловимая, не спешная заботаТам, в этой комнате, за рамою слепой,И этот кто-то был самой судьбой.XIV.Страшна была рука, зашевеливши сторуИ зазвенев флаконом о флакон…И вдруг — молчанье, только скоро-скороВертятся с лязгом вытяжки окон.Молчанье долгое, как будто все далекоУшли, а кто кричал, тот умер, тот забыт…И кажется — так нужно, хоть жестоко,Что в этом смысл великой тайны скрыт.Как будто там произошло впервыеРожденье человека, и простые,Привычные приемы и словаВдруг потеряли и значенье и права.XV.И кто-то зашептал: «Как больно, больно…»Петр голос Кади в шопоте узнал,И этих слов казалось так довольно!И Петр в ответ бессильно застонал…Он все забыл, он слышал только крики…Когда их не было, он напряженно ждал…И снова — вот они, мучительны и дики!И он сжимал виски и поникал.Жгло солнце слабые, застывшие колени,И в медленных часах передвигались тени,И не заметил Петр, как кто-то прибежал,И блок дверей на петлях завизжал.XVI.И только после вспомнил, смутно понял,Что это доктор был, и что, споткнувшись, онСхватился за его плечо и затрезвонил,И няньку выругал… Он слышал только стон,Ужасный стон. Болело в пояснице,Кололо грудь, туманило глаза,И было, точно вечно у больницы,И вечен этот визг из вытяжки окна.Так был неотвратим и вечен куст кропивыИ щель в доске, и желоба извивы,И ящерицы умные глаза,Глядевшие из щели на Петра.XVII.Уж туча выслала дымок своих орудий,Барашковое облачко. ДушнейЧеремуха запахла. Стали людиМедлительней, дышала грудь тесней.Плотней, непроницаемее стеныСтояли грудами огромных валунов;Вскипал песок не пылью, всплеском пены -Мир спал всей тяжестью своих стихийных снов.Казалось, зноем черных подземелий,Где лава бьется в каменные щели,Утомлена, измучена земляИ дышит медленно, колебля тополя.XVIII.Как будто глухо волочили цепиГлубокого, огромного руля,Далекий гром, должно быть, там, где в степиШироко разлилась спокойная земля,Зашевелился медленно и важно.Трусливо пискнула малиновка в кустах,Пропел петух охрипло и протяжно,И что-то вздрогнуло на тихих облаках.«Вы шли б домой, гроза застанет, барин!»Сказал с заваленки худой, понурый парень,Встал, поднял полы, судрожно зевнул,Доплелся до крыльца и сел на стул.
