Боясь, что им ответит безучастье,Боясь, что их вдруг не услышишь ты,Что скажутся они не нужны и пусты».VII.Какъ-будто новые, грозя, сверкнули далиВ пролет нечаянно раскрывшихся дверей…Петр подошел к столу и шляпку под вуалемЛаскал рассеянно и целовал скорейПахучий нужный шелк… И думы были странны,Как будто шелк такой был бедный… да —И мог понять, какие вскрылись раны,Какая тяжкая гроза пережита!…Ведь надо ж было рассказать скорееО спазмах муки, становившихся острее,Острей!… Кому-нибудь, бессвязно, кое-как,Из всей безмерности какой-нибудь пустяк!VIII.А черные слова ему шуршали снова:«К чему, зачем сходиться было нам?Тоской и муками отравленного словаНе избежать трепещущим губам!Измученная прошлыми мечтами,Я не люблю тебя, я не могу любить —Взят одинокими бессонными ночамиМой первый поцелуй. Он — там, он может бытьЕще горит в батисте на подушке…Мой милый — дед-гусар на тетушкиной кружке,Мои свидания — в гостиной у окна…Моя любовь — на строчках дневника!»IX.«Я не люблю тебя! Ты слишком настоящий,Рассеянный, холодный… Ты — не мой!Мне надо тишины, от музыки звенящей,И ласк бессилящих! А там — покой немой,Бесстрастный, бесконечный, неисходный…В больнице где-нибудь неведомой сестрой,Чтоб быть одной, покинутой, свободной,Забывшей все, внимающей с тоскойИ смеху и глубоким вздохам счастья -Затем, что им не надобно участья,Что им не надобно ни ложечки у рта,Ни узкого больничного бинта!»X.«Ты слишком одинок, чтобы любить! Ты любишьЖизнь, а не Кадю, мiр мой — не меня!Как полесовщик меткою зарубишь,Заденешь мелом, мимо проходя.На слезы ты ответишь утешеньем;На горькие слова, на темную тоску —Погладишь по головке ободреньем…Я знаю, знаю все! И вот — еще могуТебе разжевывать какие-то признанья,Как будто нужно капельки вниманья,И можно с этой капелькой понять,В какую щеку надо целовать!»XI.Я ухожу… Что ж? Предложи мне шляпку!Что ж? Позаботься о калошах и зонте!Моя любовь — мой дед — тебя бы назвал тряпкой!Да — дедушка был не чета тебе!…Ушла, калиткой стукнула… И сталоТак тихо-тихо! Где-то мышь скребла…Когда бы знала, если б только знала,Какую боль душа перемогла!Петр для себя был страшным привиденьем —Хотел шагнуть, не мог; вжимал с ожесточеньемВ ладони ногти — боли не было; кричатьХотел и тесных губ не в силах был разжать…XII.Уж утро дымное давно поголубело;Свой алый жертвенник сложил, погас восток;И тень, упавшая от ели, загрубела,И стали четки колеи дорог.И нужно было больше отреченьяОт тягостной татуировки лет,
