Из узких ваз цветы сияли по столам.Пол покоробленный голубовато-серымСукном был застлан; маленький диван,Два креслица, буфет и по портьерамМечтательный фисташковый тюльпан.«А», крикнул Петр: «Как был концерт? Удачен?Я заждался и был ужасно мрачен…Помилуй — пять часов! Ведь это что ж такой!Noblesse oblige-пораньше быть домой!»XXI.И Кадя, весело разбрасывая вещи,Смеялась: «Ах, прости — ты знаешь, Пьер,Граф был так добр, а в парке так зловеще.Он проводить взялся, как кавалер…»И байроновски-долгим поцелуемОна оборвала шутливо-нежный вздор.Зачем на голубей мы томных негодуем,-Мы также томны и, наперекорСантиментальным «пра», сантиментальны!Век кринолинов помнит стол овальный,И так же мы жеманны, как и вы,Поэты Бедных Лиз, Карамзины!…XXII.Bсe эти крошечные пустяки, причудыЗатейливой, кокетливой любви —Размолвки, хитрости, обманы, пересуды —Давно-прошедшего живые двойники.Есть и у вас свои предначертанья,Свой сладкий ритуал и милые грехи;Для первых встреч уже накоплены признаньяИ нежные традиции любви!И, если б выведать у Дафниса и ХлоиИх сокровенных дней прибои и отбои,То, может быть, они сказали б намВсе, что молчит у нас по тайникам.XXIII.Они задумчиво о будущем мечтали…Собравши по-ребячески в подол,Перебирала лепестки азалииМечтательная Кадя и, на столНасыпав пригоршню фарфоровых фигурокИ рядом усадив неловкого Петра,Делила их: «Японец мой — твой турок,Мой слон… Ну, а теперь — игра!Японец с турком встретились… Ну, двигай!Раскланялись… Ну, кланяйся! И — с пикойПодходит рыцарь: — Не видали ль вы,Сеньоры, здесь не водятся слоны?»XXIV.И ничего ты не умеешь толком!…Пусти!… Постой! Салфетку дай! Скорей,Скорee же!… Смотри — кочуя долгоВ пустынe Гоби (на столе), еврей(Вот этот) свой шатер раскинул из салфетки.Придумывай, что дальше!… Боже мой,Он падает!… Мне хочется котлетки!…Папусь, дай мне котлетки отбивной!Молящая сложила ручки, губкиНадула… «Ах, смотри, как хрупки,Какие тоненькие пальчики… Папусь,Я их сломать от голода боюсь!»XXV.«Глупить, дурачиться! Как весело, мой милый!Ведь это утро будет без конца?Зачем конец? не нужно! ПроглупилаТак долго и — конец?… И — что ж тогда?Я умненькая! Не сердись на Кадю…Мне весело, что я тебя люблю!»Устало выбились из слабых гребней прядиИ сделали ее родной и близкой всю.И в раннем солнце, окружившем сторыОранжевой прошивкой, у прибораКрая обжегшем, — впалость щек и глазСказала им, что жизнь их началась.
