ножку… а сзади висел борт, а она – юзом, юзом… Ну, остановились, развернулись, срулили. В два часа ночи, уговорив водителя автобуса, я добрался домой. Ночью кашлял, а сейчас иду в баню. Всё. 4.11.  На днях в Чите упал МАПовский Ан-8. Причина абсолютно та же, что и с прошлогодним Ан-12, МАПовским же. Загрузились на Камчатке импортными автомобилями и, залив топлива под пробки, тянули на максимальную дальность. И тому, и другому не хватило пары километров до полосы. Жадность человеческая. 5.11. Кончится эта тетрадь – надо годик отдохнуть. Спишут на пенсию – писать станет не о чем, ведь основа писанины все же – мои полеты. Я не хочу сказать, что на пенсии стану влачить жалкое совковое существование, изредка, за рюмкой в гараже, оживляя его воспоминаниями. Нет. Я был и останусь личностью, сумею преодолеть стресс, смещу приоритеты, найду новые интересы и буду так же мыслить, мыслить и нагружать мозг и тело. Но главного стержня, чугунного ствола Службы, – не станет. И кот ученый, на цепи, просто перестанет рассказывать свои небесные сказки. А земные – кому они нужны. 10.11.  Сочинским рейсом, мягчайшей посадкой, закончились мои полеты в этом году. Обратно вез второй пилот, Олег Бурминский, хороший летчик; если бы летал со мной, стал бы отличным пилотом: есть способности, хватка и честолюбие, хотя летал только справа, на Ан-2 и Як-40. Ну, у него еще все впереди. Да и не один ведь я могу научить человека. А хотелось бы. 16.11. Наблюдая, как на школьной помойке десятилетние мальчишки ломают и жгут еще целые, выброшенные из школы за ненадобностью, а скорее, по глупости, стулья, я подумал: через десяток лет у этих детей Шарикова появятся свои дети, такие же… 17.11. Сегодня ночью, во сне, летел почему-то на Ил-18 через грозовой фронт. Штурман уткнулся в локатор, второй пилот выполнял мои команды, а я пытался визуально найти светлые разрывы в черных, спрессованных до плотности воды, или даже грязи, облаках. То мы перескакивали через вершину облачной волны, теряя скорость почти до сваливания, то ныряли под низ, к самой земле, и я все цеплялся за светлые пятна, а вещество облаков, грязь, слизь, комьями разбивалась о стекло и сползала по нему вверх, как всегда в самолете ползут вверх по стеклу капли дождя. И так мы долетались до того, что  под нижней кромкой, у самой земли, с холодком в животе, сумели потерять скорость до последней степени.  Когда земля приблизилась вплотную, осталось только поставить малый газ; мы коснулись, облака ушли вверх, и вдруг наш самолет остановился в каком-то громадном цеху… Ну, и дальше уже как всегда, тревоги, тревоги: влезли… как будем выкручиваться… топливо… до Москвы… если сейчас же взлететь… нас там уже потеряли… Такие сны снятся летчику, ну, через две ночи на третью. И всё тревоги. Вся наша жизнь в тревогах. И не то тревоги, что попал в грозу, что может убить… Нет, это полет, это наша обычная жизнь. А то тревоги, что земля цепко держит: «нас уже там потеряли…» Время уходит… как выкрутиться… И так всегда. Вчера в бане анализировали с Репиным три последние катастрофы. Везде виноват один только экипаж. Один только командир корабля. Мастер. Вот хоть последняя катастрофа. Один только командир принимал окончательное решение: сколько «Тойот» загрузить на Камчатке, чтобы на соплях дотянуть до Читы. Не дотянул. Встретил тут недавно еще летчика. Он сам себе хозяин. Имеет свой личный, частный Як-40. Работает на «Алданзолото». Доход в месяц – 350 тысяч.  Собирается купить Ан-74. Но – надо вертеться.  Мало того: надо жить этим верчением, а штурвал – лишь экономия на зарплате экипажу. И постепенно человек отходит от полетов к бизнесу. Собственно, таков путь большинства летчиков на Западе. А я, например, уже окостенел за штурвалом; за ним, даст Бог, и умру. В этом я консервативен и, видимо, ущербен, отстал от жизни. И один ли я такой. Мы не хозяева, а наемные батраки. А хозяин я в своем хобби: на даче, в гараже, – не более. Вот он, этот якутский пилот, – он в самолете – хозяин. О нем никто не заботится; он сам в заботах: договаривается, выбивает, крутится, не спит ночей… но он же сам и летает по ночам, а после ночи вынужден решать земные задачи, вместо отдыха. Что ж, хоть 33 года жить, но питаться сырым мясом… А я всю жизнь – падалью. Кончается, кончается тетрадь. Наверное, надолго, если не навсегда, я с нею прощаюсь. Стал повторяться. Нет смысла вести дальше эти, интересные только мне бредни. И все же в этих тетрадях – половина моей жизни. Потеряй я эти записи – половина сердца оторвется. Я этим жил. Именно здесь я ощущал, утверждал себя личностью, именно на этих страницах я как-то разбирался в себе, судил себя, делался хоть немного лучше. Здесь я сам перед собой исповедовался, изливал душу. Вот – главная удовлетворенная потребность.  С человеком встретишься случайно, поговоришь – и то, становится легче. А тут такая отдушина. Но… не всю же жизнь. Надо отдыхать и от этого. Потребуется – вернусь. Здесь много говорилось о достоинстве. О том, что вскипело вдруг во мне  мутной пеной – и поперло. Да уж, мутноватая пена, но, надеюсь, переиграет и осядет. Что-то же отстоится, останется. В конце концов, за 48 лет жизни я чего-то стою, не правда ли? Что-то же я умею, не хуже, а во многом лучше других. Какая-то польза же от меня есть. Ну вот, это оно самое и есть: спокойное, выстраданное, уверенное и надежное достоинство профессионала. Всю жизнь у меня за спиной шипели троечники: чего высовываешься, куда прешь, нарываешься, все тебе мало… выискался… А мне всю мою сознательную жизнь хотелось научиться настоящему Делу и показать, как ЭТО делается: учитесь же, пока я еще жив! Кто из нас прав? *****