как всегда. Пошли в военторг, накупили барахла и улетели домой, записав в задание максимальное рабочее время и переработку. Вчера вернулись из Владивостока. Стиснув зубы, сумели там  не уснуть днем, зато перед вылетом поспали, часа четыре. И по прилету я смог не спать, а собрался в баню. В бане, слегка перегретой, народу  было немного. Худощавый человек моего возраста натирал тело свежей крапивой, прямо охапкой, в рукавицах, брал и растирался весь. Бр-р-р.  А потом – в парную… Ну, зацепились языками. На шее у него крест, и как-то потихоньку, в нюансах разговора, почувствовалось, что это – ловец человеческих душ. Три часа он беседовал среди меня; мы вели спокойный диалог, плавно переходящий в его монолог. Специалист. Ну, описывать трудно, а результат разговора существен: во мне снова подстегнулась и идет сложная духовная работа. Если она что-то родит, тогда сформирую и сформулирую. Все религиозные деятели упорно внедряют в наше сознание мысль, что смысл жизни человека один: служение Богу. Да не хочу я ему служить. Тут только спину начал разгибать, только запахло свободой – и снова служи. Не хочу. Тут проходит граница, край моего понимания.  Зачем Ему – наша, моя служба. Служение. Услужение. Тот же большевик. Гонит к вечному, райскому, коммунистическому блаженству. Я хочу жить сам по себе, служить только своим желаниям, отдавать отчет и исповедоваться только себе, перед собой. Ну, иногда хочется поплакаться кому-то в жилетку, иногда – помочь человеку, но – только не обязаловка. Я так понимаю свободу. А служу я Авиации. С другой стороны: кто все время заставляет меня судить свои поступки и работать над собой? Я, в меру своего понимания, отвечу: только мое достоинство личности. Только моя гордость личности. Я – не нищий духом, которые, по Евангелию, блаженны. Если бы я был нищ духом, то не был бы командиром корабля. А так как это и только это составляет стержень моей личности, то я это и формирую в себе сам. Зачем мне нищее блаженство. Ну и как же – без Бога формируешь? А не знаю. Без него пока. Эгоист проклятый. Гордыня. В лапах дьявола. Ага. В лапах. Миллион человек перевез – и в лапах… Пока этот спор бесконечен, а я, как сам себе установил нормы, так их и придерживаюсь. По воле Бога? Кто меня там, в небе, хранит? Может, молитвы моих близких? Хранит ведь. У Нади в бухгалтерии где-то что-то пересчитали и отвалили заначку, 29 тысяч. Зачем и летать. Через недельку еще что-то нарыли: 19 тысяч. Женщина. Вкалывает. Честно. Квалифицированно. Берет на себя. Принимает решения. Делает Дело. И зарабатывает большие деньги. Горбом. И пошли они все, козлы. Поучитесь у нас, как надо работать. Горды-ыня… Кругом все рушится, на границах пожары, всеобщий развал, тащат куски, ловят рыбу в мутной воде, хапают и хапают, обманывают, попирают человеческое, организуют мафию, закручивается водоворот первозданной человеческой плазмы, из которой потом, по прошествии поколений, должно в муках родиться новое общество. А мы, семья Ершовых, живем, трудимся и ведем себя среди людей – достойно. Как и жили всегда. Не знаю, Бог ли руководит. Если да, то слава ему. Ну а если мы и сами такие… Чего стесняться. Нашу семью все знают как нечто цельное, добротное и надежное. Во Владике случайно разговорились с коллегой. Командир Ан-12 из Якутии, работает по аренде на каких-то золотодобытчиков. Эксплуатируют его как хотят, но… платят 700 000 в месяц. Семьсот тысяч в месяц. Может, загнул. Может, один раз только так и заплатили. Но это – моя годовая зарплата – и то, только ожидается, только в следующем году. Если доживу. Вот так, я понимаю, и должен зарабатывать пилот тяжелого самолета. 5.10.  В субботу с утра поехали на дачу доделывать дела и закрывать сезон. Что-то копали, садили, корчевали, чистили теплицы… Ну, думал же, что хорошо разогрелся, рванул хороший навильник ботвы, и тут же щелкнула поясница. Все, работник кончился. Кое-как доехали домой, поставил машину, дополз и лег. А через два часа в ночной резерв. Немного отлежался, острая боль растеклась по всей пояснице, притупилась, но ходил с откляченным задом. Нажрался таблеток, доехал на работу, набрав в портфель кучу теплой одежды, чтоб спать в ледяном профилактории. А как раз же собрался старый экипаж. Ну, рады. И тут же еще радость: не ложитесь, сейчас погоните 44-й рейс на Москву, скорее всего, с разворотом. Ага, отлежался. Судьба. Ну, потолкались в АДП, утрясли все, я взгромоздился на свое левое кресло, да так и не слезал с него часов 14. Бессовестно спал от Хант до Кирова, зная, что Витя довезет. Да он говорил, что мы все спали; сам-то в один момент тоже было провалился, но тут подошла Московская зона, все проснулись… Погода звенела. Я, на радостях, что старый, родной экипаж, блеснул исключительной, бабаевской посадкой, лихо зарулил на стоянку, даже отвыкший от такой прыти Филаретыч заметил, что не слишком ли резво… Нет, не слишком, привыкай снова, рулю как всегда. На обратном пути всю дорогу читал «Аэропорт» Хейли. Наушники снял, выключил динамики и молча ушел в мир той, достойной авиации. Саша дома сел отлично. Был день, светило солнце, Витя довез нас до города на своем рыдване, достойном встать в одной паре с моим. На ходу что-то загорелось под капотом, дым в кабине… короче, там масло подкапывает на выхлопную трубу… ну, советский штурман, из самолета не вылазит, каждый месяц продленная саннорма, с язвой… а ездит на раздолбанной «Ниве». Как многие. Запоздалое тепло октябрьского бабьего лета застало меня врасплох: одетый в теплое, дохромал я до троллейбуса и успел сесть к окну, но через остановку ко мне подсела и придавила к окну грузная дама, на которой лежало полтроллейбуса народу. Ни повернуться, ни расстегнуться. Солнечная сторона… я прел, и стало серьезно подташнивать. Как пассажиром в Ан-2. Еле дотерпел до дома, вышел, весь в мыле, и прямо из лифта прыгнул в душ, а из душа – в постель. В шесть вечера меня растолкала Надя, я промыкался до девяти, снова лег и проспал до шести утра. Размял хвост, побаливает, но надо идти в гараж и что-то делать. За 10 дней налетал 40 часов, это своя игра. На месяц запланировано 60 часов, да эта вот свалившаяся с неба Москва, – снова саннорма. Читаешь Хейли… У них пилот В-707 в 68-м году получал 30 тысяч в год – и имел все. Жена не работала. И он уверенно шагал по земле и всех откровенно презирал. Презирал как Мастер, который не среди вас, а где-то там, в высях, делает дело, позволяющее ему жить достойно. Он понимал, что он – величина. Капитан. Ну, и так далее. А у меня жена полдня собирала по ягодке облепиху, на ветру, пока я не озверел, схватил секатор и за 10 минут обкарнал верхушки веток с ягодой, а потом уж, в тепле, мы их стали доводить до ума. И хрен с ними, с деревьями, этот сорняк нарастет за год. Когда можно же отдать три тысячи – тридцатку – за ведро на рынке. Надя говорит, что из меня прет. Прет ЭТО. А из Димиреста не прет? Да он этим аж светится. Он – Капитан! Он в обществе свободных и достойных людей – личность выдающаяся, и он об себе так уж понимает; он в открытую говорит о людях все, что о них думает, терзает даже экипаж (сволочь, в общем- то), но знает: он как Мастер непогрешим. Возьми-ка завтра и проверь его ты, которого он сейчас порет с презрением, – и не подкопаешься! А из меня прет среди совков. Ну кто среди вас всех, вот сейчас, сможет так сказать: на, проверь-ка меня, да и сам покажи, как надо. Да считанные единицы. А масса, каждый себе, подумает: а черт его знает, все не без греха, чем я-то лучше, вот возьмет и найдет, и ткнет мордой в г...но. Вот то-то. А ко мне садись и проверяй, хоть Господь Бог. И я покажу. И Леша Бабаев покажет. И экипаж мой, Витя Гришанин и Валера Копылов, – покажут, как надо работать. Научат. И сами ткнут мордой. И таких экипажей у нас предостаточно. Большинство. Прет из нас. Ага. Дошло до нас, что мы – тоже люди, а не собаки. Почему-то наши, совковые летчики на Западе в цене. Когда нам семьдесят лет вдалбливали, что так называемая свобода на Западе есть обман, а мы – в едином строю… – то старались убить главное: достоинство Личности. И убили. Хейли пишет о пилоте-ветеране, пролетавшем 23 года, с седыми бровями, к которому все обращаются «сэр». А к нам – «товарищ». Дружок. Ага: Шарик. Бобик… Видимо, у них там не принято долго летать, что ли. И еще. Весь восьмичасовой полет над океаном капитан, инструктор, не собирается расслабляться: опыт говорит, что только так можно пролетать долго. Ну, в книге оно легко – не расслабляться. Это – для читателей. А я по опыту двадцати пяти лет изнуряющих полетов знаю: после сорока пяти лет любой человек ночью не высидит несколько часов перед приборами, особенно если у него не было полноценного предполетного отдыха. Особенно, если он вынужден не спать вторую, а то и третью, а бывало – и четвертую ночь подряд. Это я утверждаю как испытавший на своей шкуре, неоднократно. И мы все спим в полете, по очереди. И так будет до тех пор, пока летчик будет летать продленные саннормы и план ему при этом будут тасовать каждые два дня. Продленная саннорма – такой же абсурд, как легкая беременность. Это не норма, а эксплуатация человека социалистическими условиями. Когда у нас каждый второй рейс по полусуток задерживается,  а в так называемом профилактории вечный холод, – о каком ночном бдении в полете может быть разговор. Выживаем, как можем. Тут все искусство экипажа в том, чтобы суметь сохранить силы до посадки, потом до второй посадки, до третьей за ночь, а то и до четвертой, утренней, самой сложной. Эта санитарная норма, легкая беременность, пустячок, – для большинства экипажей Ан-24, Як-40 и Ту-134 вечный крест, да не редкость и у нас, на Ту-154. А мы удивляемся катастрофам. А ты хотел 50 часов в месяц? 5 рейсов? По одной посадке? Днем? Планировать за месяц вперед и незыблемо? И еще за это получать деньги? И немалые? Так это там, у них, так. У нас так не можно. Фарца рвется в Благовещенск и Владивосток за товаром, а пролетарий – в Москву за