стадии его могут затоптать олени, обглодать кролики или крысы. Если же ему удастся пережить все эти опасности, то дальше он будет расти медленно, но уверенно. Между семьюдесятью пятью и ста годами он имеет высоту от двенадцати до двадцати футов, и в это время у него начинают отрастать боковые ответвления, придающие ему причудливую форму канделябра. Количество и расположение этих ответвлений варьируется в широких пределах, поэтому вы никогда не встретите два совершенно одинаковых кактуса цереуса. Некоторые кактусы могут иметь лишь два ответвления, а у других их количество доходит до двадцати или даже пятидесяти. Цереус, как и все остальные кактусы, суккулент, и, подобно огромной колючей бочке, он способен накапливать в своем стебле и ветвях огромное количество влаги. Плотная, покрытая восковым слоем кожица делает его превосходным резервуаром для воды. Колючки кактуса не только служат ему защитой от атак животных, таких, как олени и длиннорогие овцы, они еще отбрасывают густую тень, предохраняя поверхность растения от перегрева в сильную жару. Когда цереус умирает, мякоть перегнивает и остается лишь высохший древесный остов — кружевной, переплетенный, как корзина, каркас, поддерживающий при жизни бочкообразный ствол и массивные ветви. Внутри этих скелетов порой можно найти странные образования длиной от десяти до двенадцати дюймов, похожие на вытянутые деревянные башмаки. На самом деле это остатки птичьих гнезд. Ввиду гигантских размеров внутри кактуса поддерживается температура на несколько градусов ниже наружного воздуха, что делает его идеальным жильем для птиц. Американский сородич большого пестрого дятла, строя по нескольку гнезд за сезон, превращает цереус в своего рода колючий многоквартирный дом. После того как он выдолбит себе гнездо, кактус (в целях самозащиты) формирует вокруг раны прочный древесный наплыв — калл юс. Это и есть те самые странные деревянные «башмаки», которые вы можете найти внутри мертвых кактусов. Если он покидает свое гнездо, его занимают другие птицы, такие, как совы, мухоловки, пурпурные ласточки (purple martin — Progne subis), и поэтому в одном многоквартирном цереусе могут обитать три или четыре различных вида птиц.

Углубившись на несколько миль в пустыню, мы остановились, чтобы пройтись по лесу из гигантских кактусов. Гигантский цереус наиболее заметен благодаря своим размерам и впечатляющему обхвату ствола, но здесь встречаются и многие другие виды кактусов, имеющие самые фантастические формы. Например, здесь растет опунция — средних размеров кактус с большим количеством плоских округлых отростков, так густо усеянный желтовато-коричневыми колючками, что издали они походят на мех, а само растение с его закругленными боковыми ответвлениями напоминает традиционного плюшевого медвежонка. Тут встречается и удивительное суккулентное дерево фукьерия, похожая на колонну с высоким стволом и длинными ниспадающими ветвями, усеянными короткими колючими веточками, из-за которых все растение выглядит так, словно ему срочно требуется побриться. Листья на этих веточках появляются только после того, как фукьерия накопит достаточно влаги для их содержания. Эти фантастические растения часто описывают как гигантскую перевернутую морковь, хотя они зеленые, а не красные. Когда вы увидите такой сужающийся кверху ствол высотою шестьдесят футов с направленными вниз «небритыми» ветвями, то сразу же поймете, что встретили самое необычное растение пустыни.

Нам посчастливилось попасть сюда в пору цветения кактусов, и поэтому вся пустыня представляла собой фантастическое буйство красок. Здесь были цветки зеленые, как нефрит, желтые, словно нарциссы, пурпурные, будто вереск, розовые, как цикламены, апельсиново-оранжевые и алые. Если бы вас внезапно перенесли в пустыню, наполненную этим колючим изобилием самых невообразимых форм и ярких восковых цветов, а затем сказали бы, что вы находитесь на Марсе, вы без колебаний в это поверили бы.

Хотя пустыня Сонора очень жаркое место, воздух здесь настолько сухой, что жара почти не чувствуется. На самом деле, находясь в кактусовом лесу, всегда следует соблюдать осторожность, поскольку вы можете сильно обгореть, сами того не заметив. И, конечно же, дополнительную опасность представляют сами кактусы, которые окружают вас со всех сторон, держа свои колючки наготове. Например, попробуйте задеть опунцию, и вы сразу же поймете, насколько обманчиво ее сходство с милым пушистым медвежонком. Потом вы битый час будете выщипывать ее колючки из рубашки или брюк. Жизни нашего Эластера, который всюду передвигается бегом и постоянно спотыкается о собственные ноги, большую часть времени, проведенного нами в Соноре, угрожала смертельная опасность. Однажды, энергично отступая спиной вперед, чтобы найти наилучший ракурс, он налетел на невероятно колючий и неуступчивый кактус цереус, который рос на этом месте не менее ста лет и поэтому не видел никаких причин уступать дорогу режиссеру фильма. При попутном ветре вопли Эластера были бы слышны даже в Лондоне.

Нам очень повезло в том, что нам оказывали огромную помощь сотрудники Музея пустыни Сонора — уникального заведения, где основную часть экспозиции представляют живые животные, а не их чучела. Нам, конечно же, позволили одолжить у музея часть наших кинозвезд, большинство из которых были ручными. Но, как оказалось, ручные животные имеют свои недостатки. Мы хотели показать в своем фильме известный способ ловли ящериц (который я сам с успехом использовал в разных частях света) с помощью петли из лески, привязанной к палке. Вот как это делается: вы осторожно подкрадываетесь к ящерице, плавным движением накидываете ей на шею петлю — быстрый рывок, и она у вас в руках. Чтобы продемонстрировать эту технику, мы одолжили у музея одного из старейших его обитателей — огромную почтенную игуану. Эти ящерицы, достигающие в длину до двух футов, имеют толстое рыжевато-коричневое тело, широкую морду, своим выражением напоминающую Черчилля (не хватает только сигары), и очень мощный хвост. Позаимствованную нами игуану звали Джо, и он взирал на нас с такой важностью, словно только что закончил произносить речь общемирового значения. Мы объяснили ему со всей деликатностью, в чем заключается его роль, — всего лишь живописно развалиться на камне среди песка, подождать, пока Ли подкрадется со спины и накинет петлю на его жирную шею, а затем, почувствовав, что петля затянулась, начать извиваться и брыкаться изо всех сил, будто он слабоумная дикая игуана, а не тот, кто наслаждается преимуществами своего привилегированного положения в Музее пустыни Сонора на протяжении последних двадцати пяти лет. По высокоинтеллектуальному выражению на его физиономии мы пришли к заключению, что все наши инструкции приняты к сведению, а поскольку роль была еще и без слов, это позволяло надеяться на то, что он справится с ней с блеском. Эластер окончательно уверовал в то, что перед ним восходящая кинозвезда, и даже дошел до того, что потрепал Джо по голове, пробормотав: «Хорошая змею ка».

Однако, после того как камеры были установлены и Ли, вооруженная палкой с петлей на конце, уже ожидала сигнала к началу съемок, с Джо произошла странная перемена. Продолжая сидеть на своем камне, он внезапно перестал быть той подвижной, живой игуаной, которой мы все его знали и любили. Охваченный тем, что, по всей видимости, являлось распространенной среди рептилий формой страха перед публикой, он застыл в абсолютно неподвижной позе, напоминая творение рук искусного таксидермиста. Даже когда затянувшаяся на шее петля оторвала его от камня, он не мигал и не двигался, будто бы и в самом деле до самого кочика хвоста был набит опилками. Более того, ничто уже не могло вывести его из состояния транса. Мы кричали на него, махали перед ним руками, бросали ему под нос аппетитных жуков, но все было напрасно. Джо по-прежнему оставался неподвижен, словно каменное изваяние. Нам ничего не оставалось, кроме как с позором вернуть его в музей.

Со змеями нам повезло значительно больше. Стивен Хейл, который был нашим консультантом- герпетологом и заведующим террариумом, приехал на нашу съемочную площадку в пустыне с полными мешками змей, извивающихся в багажнике его грузовичка, — зрелище, от которого наиболее слабонервные члены нашей съемочной группы почувствовали легкую дурноту. Гремучая змея с ромбовидным узором на спине пребывала в дурном настроении и начала трещать задолго до того, как подошла ее очередь покинуть свой мешок и появиться перед камерой. Это была очаровательная змея изысканной расцветки, и она неутомимо протрещала в течение всей своей долгой сцены, злобно бросаясь на все, что попадало в пределы досягаемости. Арлекиновый аспид, своим ярким узором в розовую, красную, черную и желтую полоску напоминающий эпатирующий шелковый итальянский галстук, доставил нам больше всего хлопот. Он продемонстрировал беспрецедентную скорость и скрылся между камней в мгновение ока. Но, вероятно, самой красивой и, совершенно определенно, самой дружелюбной змеей оказался пятифутовый американский уж, покрытый иссиня-черной сверкающей чешуей в ярко-желтую полоску. У него были огромные влажные глаза и чуть приподнятые уголки рта, что придавало ему необычайно кроткое выражение, поскольку казалось, что он все время застенчиво улыбается. Он покорно позволял поймать себя петлей из лески и палкой с раздвоенным концом, находить себя на камнях и под ними, неутомимо ползал между кактусов и других пустынных растений. Кроме того, он не возражал против того, чтобы его