язвительные замечания знакомых. Его жена беспечно оперлась на перила в пяти этажах от гравийной дорожки, и если она наклонится слишком сильно – пытаясь разглядеть украшенную драгоценностями прическу леди Дэгмолл-Листер, например, или попугайчика, порхающего с ветки на ветку – то может оступиться, потерять равновесие и рухнуть вниз. Её шея безболезненно переломится, и она не сможет помешать мужу стать счастливым с по-настоящему любимой им девушкой. Той, которая сейчас находится где-то здесь, в бесконечной анфиладе комнат, и верит его обещанию…
Генри быстрым шагом пересек комнату, на ходу снимая пиджак и роняя его на паркет, но что-то остановило его на пороге террасы. Теплый уличный воздух встретил его словно плотный влажный занавес, и Пенелопа повернулась, чтобы взглянуть на него. Её нижняя губа тряслась, а уголки глаз были печально опущены вниз. Она смотрела на него, а он на неё, и Генри понял, что опасность миновала. Пенелопа заметила в его глазах чудовищный замысел, и Генри понял весь ужас своей задумки, увидев его отражение в её зрачках.
Генри схватился за наличник, нетвердо стоя на ногах и немного задыхаясь, потрясенный осознанием того, что почти решился на ужасный поступок. Роскошная ткань платья Пенелопы сбилась в складки на её стройном теле, и даже в темноте она выглядела женщиной, которая повидала слишком многое. Время шло, а затем она сказала:
– Я не виню тебя за желание меня убить.
Её голова качнулась на тонкой шее, как переспелый фрукт. Несколько коротких темных волосков на затылке выбились из прически и упали на застежку колье из бриллиантов и ониксов, которое она купила себе сама в качестве свадебного подарка. Внизу подвыпившая женщина в вечернем наряде и шляпке с фестонами семенила по дорожке из «Коконат-Гроув», смеясь чуть громче, чем положено над сладкой ложью поклонников, осмелевших при лунном свете. Плечи Пенелопы поникли, и она умоляющим взглядом посмотрела на Генри, словно ожидала, что он всё же решится и доведет свой замысел до конца.
– Пенелопа, – его голос сорвался. – Я бы никогда…
– О, Генри, – вздохнула она. – Никто бы не стал тебя винить.
Несколько минут назад он бы с этим согласился, но теперь уже взобрался на вершину горы и начинал спуск в неведомую долину.
– Это бы… Прости меня.
Но она, казалось, не слышала. Пенелопа положила руку на балюстраду и оперлась на неё, словно пытаясь лучше расслышать играющую в отдалении музыку. Её положение выглядело шатким, и Генри на короткий миг испугался, что она спрыгнет с террасы сама. Он решил, что стоит достаточно близко, чтобы в случае чего остановить её, но затем нетвердой походкой сделал шаг к ней и почувствовал, как колеблется под ногами пол. В конце концов ничего страшного не случилось. Она встала и посмотрела на Генри теми же постаревшими глазами, а затем испустила прерывистый вздох и попыталась храбро улыбнуться, не преуспев в этом ни в первый раз, ни во второй.
– Хорошо, – тихо произнесла она, со скорбным изяществом заходя в номер, оставив Генри на террасе одного. Он закрыл глаза и позволил облегчению от того, что не поддался минутному желанию совершить страшный поступок, наполнить свой разум. Кровь всё ещё бурлила, но внезапно Генри понял, что сейчас сильно пьян, и к утру это уже расплывчатое воспоминание окончательно забудется.
Он последовал за Пенелопой, хотя его шаг на этот раз был медленным и менее уверенным, а в голове вертелись все возможные объяснения случившемуся. Пенелопа, трогательно выгнувшись, сидела на краю кровати спиной к нему. Генри подошел ближе и сел рядом с ней, и когда она не подала виду, что заметила его присутствие, неуклюже положил руку ей на спину. В этот миг он понял, что она плачет, потому что её тело слегка вздрагивало от беззвучных рыданий. Генри понял, что сейчас больше всего хочет взглянуть ей в лицо.
– Не плачь, – произнес он.
Чужие слезы с детства лишали его присутствия духа, и сколько он себя помнил, всегда мог наобещать с три короба, лишь бы плачущий человек перестал рыдать. Но Пенелопа повернулась к нему лицом, и он увидел, что влага уже покрывает её нижние ресницы.
Отчего-то ему было невыносимо видеть Пенелопу такой подавленной, и, чтобы заставить её перестать казнить себя, он прижался губами, сильно пахнущими алкоголем, к её рту. Долгое время оба не шевелились, а затем Пенелопа очень нежно прикусила его нижнюю губу. Генри почувствовал головокружение, и его захлестнула буря чувств. Он прижал жену к себе, как тем летом, которое они провели вместе. Его руки гладили лицо, плечи и спину Пенелопы, и он принялся расстегивать её корсет.
Хотя на протяжении многих лет он наблюдал, как снимают корсеты, сам Генри не пытался проделать это ни разу. Крючки и ленты представляли собой сложную задачу, но, несмотря на опьянение (или из-за него) он медленно и осторожно продолжил расстегивать их. Когда ткань наконец сползла до талии Пенелопы, жена улыбнулась ему таинственной улыбкой. Была ли это стыдливость или благодарность, или доселе не замеченная им черта её характера? Комната была полна звезд, и Генри на секунду задумался, а не подняла ли она якорь от гостиницы и не взлетела ли в небо. Но затем он приказал себе снова улыбнуться Пенелопе, что он слегка неуклюже и сделал, попутно убирая с лица прядь волос, и наклонился вперед, толкая жену на постель.
Глава 26
Администрация отеля «Ройял Поинсиана», Палм-Бич
Волны все ещё бились о берег, и на другой стороне озера Уорт в западном Палм-Бич городок, построенный Генри Флэглером для прислуги, погрузился во мрак. Но свет ещё лучился из бального зала гостиницы «Ройял Поинсиана», освещая подстриженный газон. Гости отеля наслаждались поздним ужином, покатывались со смеху или танцевали с партнерами, которых в обычной жизни не удостоили бы и взглядом, прижимаясь к ним намного ближе, чем могли и помыслить в Нью-Йорке, Филадельфии или Вашингтоне.
Темп музыки ускорился, и некоторые мужья улизнули поиграть в карты в расположенное по соседству казино. Их жены принялись танцевать с официантами, заказав ещё вина. На горизонте забрезжили первые робкие отблески рассвета, когда Диана Холланд огляделась вокруг, окончательно удостоверившись, что похитителя её сердца нигде не видно.
– Миссис Шунмейкер уже ушла? – спросила она у симпатичного пухлогубого официанта, с которым протанцевала несколько последних танцев.
Она пребывала в слишком хорошем настроении и хотела танцевать, поскольку увидела, что перед нею и Генри простирается целая жизнь, столь прекрасная, волнительная и впечатляющая.
– Это имеет значение?
Официант схватил её руку и закружил Диану, повернув к себе лицом.
Она сухо рассмеялась и позволила улыбке угаснуть. Но, наверное, столь разительное изменение в её отношении к нему было едва заметно, поскольку юноша приподнял бровь и продолжил сверлить Диану взглядом, словно какую-то богиню, спустившуюся с небес на облаке, чтобы ублажить лично его.
– Думаю, она ушла некоторое время назад, одна, с кислой миной на лице, – сказал парень прерывающимся голосом.
Затем он бесстыдно подмигнул.
Диана сразу же поняла его намерение и отодвинулась, увернувшись от приближающегося поцелуя. Она театрально зевнула и отпустила его руку.
– Я так устала, – солгала она.
Многие разбредались с освещенного паркета по укромным уголкам, и только несколько постояльцев с безумными глазами все ещё выставляли свои конечности на всеобщее обозрение. Внутренний голос
