– Хорошо, молчу. Это действительно не мое дело.
Дверь опять распахнулась. Вернулся Лобов.
– Глеб Евгеньич, голубчик ты мой! Я смотрю, вы уже познакомились. Какой у нас, оказывается, очаровательный автор, вы не находите?
– Автор? Какой автор? – опешил Глеб.
– Да вот же Александра Соболева собственной персоной, ну а нашего замечательного Глеба Ордынцева вы наверняка узнали.
– Узнала, тем более что это мой бывший муж.
Глеб дернулся.
– То есть как? – удивился Лобов. По его выразительному актерскому лицу я сразу уловила – удивление сменилось испугом: а вдруг Глеб откажется играть в нашей пьесе или я взбрыкну…
Вот это была уже кульминация, о такой мечтает каждая оскорбленная женщина, но мое торжество омрачала одна крохотная деталь больше не люблю Глеба. И, несмотря на его сногсшибательную красоту, он меня больше не волнует.
Очевидно, написав пьесу, я выплеснула свою обиду, а заодно и любовь. Огромная радость освобождения заполнила меня, но неожиданно в душе начала оживать обида на Алекса. Неужели обязательно нужна какая-то обида? Глупо. Не хочу! Душа, конечно, обязана трудиться, как сказал поэт, но ведь не над обидой же. Я поняла, что в последнее время в моей душе обида сменялась музыкой Хачатуряна, а та в свою очередь снова обидой. Нет, нет, больше этого не будет.
– Беби, о чем вы задумались? – вернул меня к действительности голос Лобова.
– Просто мне все это в новинку…
– Друзья мои, я очень надеюсь, что ваша столь водевильно-эффектная встреча не помешает деловым взаимоотношениям? Александра Андреевна, вы не возражаете, если Глеб Евгеньевич… Роль как будто для него… и вообще… Глеб Евгеньевич, а вы, надеюсь, не откажетесь от роли, мы же цивилизованные люди…
Глеб в задумчивости смотрел на меня. И вдруг в глазах его мелькнул лукавый огонек. Я прекрасно поняла, что он означает. Глеб, видимо, решил, что легко вновь меня завоюет, если сыграет в моей пьесе.
– Нет-нет, я, разумеется, буду играть. Мы с Сашенькой вполне цивилизованные люди, и то, что мы когда-то были женаты, никоим образом не повлияет… Правда, Саша?
– Ну разумеется! Я вполне согласна с Глебом.
– Вот и чудесно, сейчас подпишем договор – и, как говорит наша Кнопка, вперед и с песней!
…Через час мы вышли на улицу. Погода была довольно скверная. Глеб посмотрел на часы.
– Ты спешишь? – спросил он.
– Да нет…
– Где ты живешь?
Я хотела сказать, что сейчас мне жить негде, но я скорее откусила бы себе язык.
– Я живу не в Москве.
– А где же?
– На Майорке, – ответила я чистую правду.
– На Майорке? Ты что же, вообразила себя Жорж Санд? И кто твой Шопен, интересно знать?
– Это не имеет значения, Глеб. Ну что ж, я рада, что ты будешь играть эту роль…
– Ты ведь ее для меня и писала. Ах я дурак, не сообразил, ведь Соболева была твоя мама, я и забыл, честно говоря. И еще эта фразочка, насчет бабы на роликах, она ведь была в нашем дворе намалевана…
– Глеб, ты просто не мог предположить, что я способна что-то написать. Я и сама не предполагала.
– Куда тебя отвезти? У меня полчаса есть.
– Если можно, довези до метро «Аэропорт», я хочу повидать Ульяшу.
– Сашка, ты какая-то загадочная стала, красивая, я просто заново в тебя влюбляюсь, кажется.
– Не советую!
– Почему?
– Безнадега, Глеб.
– Глупости, ты еще любишь меня. Это из пьесы явствует.
Мы подошли к машине, это все еще была та «девятка», которую он купил, вернувшись из Италии.
Мы стояли около нее, а вокруг почему-то скапливались люди, хотя чего удивляться? Глеб – такая заметная личность, но, как ни странно, эти люди больше пялились на меня. Нет, у меня начинается мания величия. С чего бы им на меня пялиться?
– Да она это, точно она! – воскликнула какая-то девушка.
– Садись скорее! – буркнул Глеб и почти впихнул меня в машину. – До чего обрыдли эти поклонницы…
– Быстро они тебе обрыдли.
– Сам удивляюсь, ведь когда-то мечтал об этом…
– Да ладно, Глеб, не кокетничай.
– Сашка, у тебя потрясающие духи. И вообще, ты меня сегодня заново потрясла, как тогда, когда я тебя из лужи выудил… Давно это было…
– В другой жизни.
– А ведь нам было хорошо вместе.
– Я долго в это верила. До последнего дня…
– Это что такое? – Он вдруг резко затормозил.
– Глеб!
– Это вот что такое? – каким-то обалдело-злым голосом спросил он, указывая куда-то вверх. Я глянула и тоже обалдела. На огромном рекламном щите красовался мой портрет – тот самый, из «Огонька».
А внизу было написано красивой вязью: «Я люблю тебя!»
– Господи помилуй! – Я даже перекрестилась с перепугу.
– Что это значит?
– Понятия не имею!
– А твой богатенький хахаль неоригинален! Один идиот уже такое проделал года три назад.
– Да нет у меня никакого хахаля! – ошеломленно пробормотала я.
– А с кем же ты на Майорке обретаешься? С королем Хуаном Карлосом? Он вряд ли поступил бы так безвкусно, слишком хорошо воспитан. Вполне нуворишеская идея!
Я ничего не понимала, но разозлилась:
– Ты отвезешь меня к Уле или мне взять такси?
– Обещал, – значит, отвезу.
Пока мы добирались до метро «Аэропорт», моя физиономия попалась нам еще три раза. Глеб просто кипел от злости.
– Это, наверное, Асламазян старается, – предположил он. – Небось втюрился в тебя, вот и поставил на поток…
– Глеб, высади меня у метро, я куплю цветов…
– Как угодно, – холодно бросил Глеб. Он явно был в бешенстве. Но поделом ему.
– Спасибо тебе, я очень рада, что ты будешь играть в моей пьесе, правда рада, и давай останемся друзьями.
– Ну это вряд ли. Ладно, я поеду, мне пора, счастливо, Саня, только зря ты меня сбрасываешь со счетов, зря…
И он уехал. Я купила букет потрясающих тюльпанов и подумала: странно, что на Майорке цветы, пожалуй, хуже, чем в Москве, и выбор не такой огромный… Видимо, на юге к цветам относятся менее трепетно. Я это заметила еще в детстве, в Грузии.
Господи, а ведь в этом самом киоске мне покупал розы Алекс… Неужели это он развесил по Москве мой
