ему тонну баксов за здорово живешь отвалила. Было такое?

– Было.

– Так он клянется, что с той тонны у него все и началось. Говорит, хотел сперва зубы на эти бабки вставить, а потом решил, что ты ему удачу приносишь, махнул с твоими баксами в казино и такой там банк сорвал, что смог какую-то операцию провернуть, благодаря которой быстро выплыл. Сказал, что долг тебе отдал.

– Отдал, правда.

– Слушай, может, рассмотришь кандидатуру?

– Эмма, не смеши меня. Тебе он нужен, а я вообще в гробу видала всех мужиков, а уж Гарика в первую очередь. В белых тапочках. Забирай со всеми потрохами.

– Сашка, ты знаешь, тебе не идет…

– Что?

– А вот это – в гробу, в белых тапочках… Не идет…

– Ладно, учту! – засмеялась я.

Вдруг зазвонил Эммин мобильник.

– Вот черт, нигде покоя нет, – проворчала она. – Алло! Михаил Леонардович? Доброе утро. Ну конечно, обязательно. Что? Да как же так! Что, уже утряслось? И как? Быть не может! Да, по-моему, просто здорово. Ах, к часу? Ну что ж, еще лучше. Договорились. Непременно… Сашка, тебе привет от Лобова! Он нас ждет к часу, у него там что-то сбилось, но он уже все утряс.

– Что сбилось?

– Да я толком не въехала, просто он просил быть на час позже. Знаешь, с этими творческими людьми надо осторожненько, а то они подумают, что я со своим суконным рылом на его творческую свободу покушаюсь. Хотя ты вот тоже творческая личность, а с тобой легко.

– Эмма, умоляю, не говори эту муру про творческую личность.

– Почему?

– Ненавижу слово «творчество». Когда каждая пипетка, которая пропищала по телевизору одну песенку, рассуждает о «своем творчестве», меня тошнит. И вообще, мне еще в детстве объяснили: говорить «мое творчество» – неприлично.

– Мне в детстве такие штуки объяснять было некому. Ладно, приму к сведению.

Мы приехали в дом культуры, где арендоват помещение театр Лобова. Лобов кинулся ко мне:

– Вы и есть госпожа Соболева? Очень, очень приятно! Эмма мне сказала, что это ваша первая пьеса, я просто не поверил! Вы молодчина, беби! Но я не подозревал, что вы еще и смертельно интересная женщина! Рад, душевно рад, беби!

Мне хотелось сказать ему, что я отнюдь не беби, но слишком была взволнована. И потом, какая мне разница, как он меня называет? Хоть горшком назови, только пьесу поставь!

– Михаил Леонардович, я вам доставила нашу авторшу, а сама должна мчаться по другим делам. Надеюсь, вы ее не обидите!

– Как можно, как можно! Мы с таким автором хотим дружить, холить его и лелеять.

– Сашка, ты, как освободишься, что делать думаешь? На всякий случай вот тебе ключи от моей хаты.

Вечером отвезу тебя на новую квартиру. Все, пока!

– Дорогая моя, идемте в мой кабинет, нам надо, так сказать, оформить наши отношения. Эмма вас проинструктировала?

– Да-да, конечно. А сегодня будет репетиция?

– Нет, репетиции не будет, хотя должна была быть, тут накладка, попал в аварию Мешков, пришлось искать замену, я просто на уши встал, но нашел, думаю, этот вариант даже лучше, я вас сегодня познакомлю, он должен появиться с минуты на минуту.

– Михаил Леонардович! Михаил Леонардович! – ворвалась с воплем какая-то крохотная девушка.

Таким обычно дают прозвище «Кнопка». – Буракова сказала, что не хочет с нами контракт подписывать, а еще звонил Разуваев – это вообще конец света, а здешние говорят, что мы им как бельмо на глазу!

– Кнопка, познакомься, это Александра Андреевна Соболева!

– Да? Надо же! Очень приятно! Только у нас накладка на накладке, прямо голова пухнет – ой, вы не пугайтесь, так всегда, до премьеры каждую минуту что-то случается, а потом вдруг все как-то утрясается, только нервов не хватает. Ох нервы, нервы!

Приглядевшись повнимательнее, я увидела, что Кнопка (я угадала! Подумать только!) не так уж молода, наверное, моя ровесница.

– Беби, я не представил вам мою незаменимую помощницу Кнопку – Катеньку, вернее, Екатерину Великую, как у нас еще ее зовут! Это моя правая рука и левая, и вообще, без нее я ноль!

Екатерина Великая зарделась. Было понятно, что она давно и безнадежно влюблена в Лобова, которому было хорошо за пятьдесят.

– Михаил Леонардович, умоляю, со здешними надо разобраться прямо сейчас, иначе геморрой грозит стать гнойным!

– Кнопка, твои доводы невозможно оспаривать!

Беби, простите, я вас тут оставлю минут на десять, вы уж не обессудьте. Я мигом!

Они исчезли. Я осталась одна в кабинете. Я была даже рада этой передышке. Хоть смогу слово вымолвить, когда он вернется. Огляделась. В кабинете висели афиши знаменитых лобовских спектаклей, в которых играли самые лучшие, самые знаменитые артисты. И он взял мою скромную пьеску! В этот момент дверь распахнулась и на пороге возник… Глеб.

Кажется, он стал еще красивее, если такое вообще возможно. У меня, наверное, подкосились бы ноги, если бы я стояла.

– Сашка? Ты? Что ты тут делаешь?

– Привет, Глеб!

– Сашка, я страшно рад! Куда ты запропастилась? Можно тебя поцеловать?

– Не стоит.

– Нет, ну чего угодно я мог ожидать, только не тебя!

– А ты что тут делаешь?

– Да вот пришел к Лобову, он мне пьесу прислал, предложил главную роль…

И он помахал папочкой с надписью 'А. Соболева. «Хочу бабу на роликах!». Он явно ничего не сопоставил.

– Да? И ты будешь в ней играть?

– Конечно, давно мечтал сыграть в хорошей комедии, к тому же роль как будто на меня написана.

Нет, так в жизни не бывает, так бывает только в кино! Вот об этом моменте я и мечтала, вернее, даже не смела мечтать – его мне намечтала Дуня! Но это еще не кульминация.

– Сашка, как ты живешь? Где ты? Мне тебя очень не хватает.

– Глеб, не надо! – поморщилась я.

– А ты изменилась, стала совсем другая… Да, я тут видел твой портрет в «Огоньке». Ты стала лучше.

Интереснее, даже как-то моложе… Но все-таки что ты тут делаешь?

– Глеб, а как здоровье Светланы Георгиевны?

– Да ничего… Черт, какая глупая ситуация… Сидим тут и ведем светскую беседу – бред, сюр! Сашка, я просто глазам не верю… Ты что, работаешь у Лобова? Это была твоя идея, чтобы он меня пригласил?

– Боже, нет, я у него не работаю, и мне бы такое в голову не пришло, – покривила я душой. – Я пришла поговорить с ним, а его вызвали.

– Ты, наверное, у бабушки живешь, да?

– Нет, бабушка умерла еще летом.

– Ах ты господи… Прости, не знал. Сидим и говорим как чужие…

– Мы и есть теперь чужие. А ты с кем сейчас, все еще с Яной? Она пикантная, ничего не скажешь.

– Прекрати!