– Ну еще бы, голубые глаза Глеба Ордынцева уже стали притчей во языцех у московских дам. Ну не хмурься, я ревную, хоть сейчас ты со мной, но почти вся твоя жизнь прошла с ним, и меня это, должен откровенно признаться, бесит. Поэтому умоляю, не напоминай мне о нем.

– Очень интересно, ты сам о нем заговорил.

Мне показалось, что черные глаза красивее, хотя это было для меня странно… И в этих черных глазах отражалась такая нежность, что у меня от нее даже живот заболел. Или это от того, что мы как безумные накинулись на еду?

После завтрака мы решили выйти погулять. Медленно брели вдоль набережной, а море бесновалось, хотя светило солнце и настроение у нас было поистине безоблачным, как новогоднее небо над Майоркой. Время от времени мы целовались. Народу было совсем мало. И вдруг сзади я услышала цокот копыт.

– Алекс! – воскликнула я.

Он оглянулся и все понял без слов. Поднял руку, и к нам подкатила пролетка. И пусть на мне нет ни большой шляпы, ни даже длинного шарфа, но со мной мужчина, в которого я конечно же влюблена.

Воплощение оказалось куда лучше мечты, такое бывает редко. Неужели в новом году будут сбываться мои мечты? А разве они у меня есть? Это все так, маленькие мечтенки… Но сейчас ни о чем не мечталось, и без того было невозможно хорошо.

– Ты о чем задумалась, Сашутка?

– Так, ни о чем. Мне просто хорошо. Послушай, Алекс, а ты надолго приехал? – вдруг испугалась я.

– У меня билеты на шестое…

– Билеты?

– Я надеюсь, что ты полетишь со мной.

Начинается. Надо сразу расставить все точки над 'и'. Я не хочу второй раз наступить на те же грабли.

– Нет, Алекс, я никуда не поеду.

– Но почему? Тебе разве плохо со мной? Я хочу жениться на тебе. Неужели ты не поняла?

– Это ты не понимаешь! Я начала совсем новую жизнь, и я хочу в этой жизни состояться.

– Ты полагаешь, что можешь состояться, вкалывая на Эмму? Сашенька, я же не собираюсь запирать тебя в клетку. Ради бога, делай что хочешь, я буду только рад…

– Алекс, ну давай не будем сейчас об этом. Ты пойми, я обещала Эмме год работать на нее.

– Ну так ты нарушишь это обещание. Она хорошая баба, и к тому же, я уверен, она к этому готова, раз не утаила от меня твои координаты.

– Но я дала слово. И еще, я бесконечно ей благодарна, она помогла мне именно в тот момент, когда я в этом нуждалась. И потом, я тут сама начала писать…

– Об этом я тоже знаю от Эммы. Тогда тем более.

– Алекс, я написала пьесу, я не знаю, хорошая это пьеса или никудышная, но для меня она безумно важна, пойми.

– Нет, я не понимаю. – Он уже начинал сердиться. – Почему ты не можешь писать у меня в доме, то есть у нас, в нашем доме, там тихо, чудесная природа… И я буду рядом… Саша, поверь, у тебя будет все, что ты пожелаешь.

– Понимаешь, Алекс, я, наверное, дура…

– Даже наверняка, – ласково улыбнулся он.

– Так вот, пусть я дура, но я привыкла добросовестно относиться к своим обязанностям, я была хорошей женой, и если я когда-нибудь еще выйду замуж, то опять буду хорошей женой… Но сейчас просто не чувствую в себе сил. И еще я обещала Эмме и не могу ее подвести. Что же, одну книжку сделала и бросила?

– Да на таких условиях она найдет десяток людей, готовых ее переписывать.

– Это уже сказка про белого бычка, – рассердилась я. Он не хотел меня понять, а мне не удавалось ему как следует объяснить. Нет, в пролетке лучше было ехать одной. Он, кажется, почувствовал, что действовал чересчур напористо, и сбавил тон:

– Ну хорошо, давай пока не думать об этом, давай просто наслаждаться жизнью.

– Давай, – довольно вяло согласилась я. Мне казалось, что он должен был проявить какой-то интерес к моей пьесе, а он даже не спросил, как она называется. Видимо, считает это блажью… Ну и пусть! Какой он был чуткий и проницательный, пока добивался своего, а добился – и вот пожалуйста, оглох и ослеп. Нет, к черту всех мужиков. Проводить с ними время приятно, но в душу пускать нельзя, они там натопчут… Какой же из этого следует вывод? Я буду проводить с ним время, пока он тут, а дальше – скатертью дорожка.

Надо признать, время мы проводили прекрасно, но он ни разу так и не спросил меня о пьесе.

Пятого января вечером у нас состоялся тяжелый разговор.

– Сашутка, так ты со мной не хочешь ехать?

– Нет, я уже говорила.

– Это окончательное решение?

– Да.

– Значит, тебе на меня наплевать?

– А вот этого я не говорила.

– Просто я дурак, я думал, что ты тоже меня полюбила, это было наивно, где уж мне соперничать с голубоглазым секс-символом, и я понимаю, почему ты пишешь именно пьесы, почему хочешь остаться одна и, как ты выражаешься, «состояться». Все очень просто, даже примитивно. Всякая оскорбленная женщина мечтает утереть нос оскорбившему ее мужчине. И ты, наверное, написала прекрасную роль для своего героя – что ж, все элементарно, только я не убежден, что это на него произведет впечатление, он вылетел уже совсем на другую орбиту, играет за границей, снимается, у него куча ослепительных женщин… Боюсь, у тебя, детка, не тот замах. Не дотянешься.

Я даже задохнулась. Он явно хотел меня обидеть, причинить боль…

Все мелодии в душе умолкли. Там было тихо и тоскливо.

– Алекс, у меня к тебе одна просьба. Если не трудно, сними на эту ночь номер в гостинице. Я не хочу больше быть с тобой…

– Саша, прости, прости меня, я… Мне так больно, что я хотел и тебе причинить боль. Поверь, я действительно тебя люблю.

– Я не хочу никакой любви, Алекс, я устала. Мне казалось, ты особенный, все понимаешь, а ты понимаешь, пока тебе это надо.

– Просто ты меня не любишь, что ж тут понимать. Насильно мил не будешь. Ну что ж, все иллюзии рассеялись, может, оно и к лучшему.

Он побежал наверх и через пять минут спустился с сумкой в руках.

– Извини, если невольно обидел тебя, но это от любви. Когда-то мне цыганка нагадала – твоя поздняя любовь будет безответной. Видно, от судьбы не убежишь. Прощай.

Он открыл дверь и оглянулся, не рванусь ли я за ним. Я сидела неподвижно.

Он хлопнул дверью, и вскоре я услышала, как взревела машина.

И вся любовь.