несколько зерен овса или хвост от селедки.

Некоторые топили свой страх в вине, а от одиночества пытались спастись при помощи неразборчивых связей. Но больше всех отличился Джон Гордон, тот, который избил свою жену в день гибели Анис Гауди. Он всегда был нелюдимым, так что никто особенно не удивился, когда ранней весной он и его жена перестали приходить в Каклетт-Делф. Так как они жили на самом краю деревни, я не видела Джона уже много недель. Его жена Урит мне как-то повстречалась, и мы с ней даже поговорили. Я заметила, что Урит очень исхудала, но то же самое можно было сказать и о большинстве из нас.

А вот Джон изменился просто разительно. Как-то вечером я отправилась к источнику, чтобы забрать мешок соли, который мы заказали для дома пастора. Уже смеркалось, так что я не сразу узнала в согбенной фигуре, ковылявшей мне навстречу, Джона. Хотя погода стояла холодная, он был голый до пояса, только вокруг бедер был намотан кусок материи. Он был как скелет — казалось, кости вот-вот прорвут кожу. В левой руке у него был посох, а в правой он держал кожаный кнут, на конце которого виднелись гвозди. Он поднимался по тропе, останавливаясь через каждые пять шагов, и хлестал себя этим кнутом.

Я бросила мешок с солью, побежала к нему и с ужасом увидела, что его тело превратилось в сплошную рану.

— Пожалуйста, прекрати! — кричала я. — Не истязай себя так! Пойдем со мной, я смажу твои раны мазью.

Гордон посмотрел на меня отсутствующим взглядом, продолжая бормотать слова молитвы на латыни и как бы в ритм нанося себе удары кнутом. И прошел мимо.

Я взяла мешок и поспешила в дом пастора. Мистер Момпелльон готовился к проповеди, но, когда я рассказала Элинор о том, что видела, она посчитала, что мы не можем ждать, когда ее муж освободится. На стук в дверь он тут же встал из-за стола и ждал, что мы ему скажем. Он знал, что мы не стали бы его тревожить по пустякам. Когда я рассказала ему о Джоне, он в сердцах ударил кулаком по столу:

— Флагелланты! Я боялся этого.

— Но откуда им взяться здесь? — спросила Элинор. — Деревня ведь так далеко от больших городов.

— Кто знает? Гордон — образованный человек. Очевидно, опасные идеи могут распространяться и завладевать умами людей с такой же легкостью, как и зараза.

Элинор объяснила мне:

— Флагелланты всегда, как призраки, сопровождали чуму. Когда начинается эпидемия, они собираются целыми толпами и идут из одного города в другой, заманивая на свою сторону отчаявшихся. Они считают, что, занимаясь самоистязанием, можно отвратить от себя гнев Божий. Бедные, заблудшие души…

— Может быть, и бедные, но очень опасные, — перебил ее мистер Момпелльон. — Чаще всего они наносят вред только себе, но были времена, когда они и других обвиняли в том, что из-за их грехов Бог наслал чуму. Мы уже потеряли Гауди из-за подобных предрассудков. Я не допущу, чтобы кто-то еще пострадал. Анна, собери, пожалуйста, какую-нибудь еду, мази и настои. Думаю, нам надо съездить к Гордонам.

Я собрала сумку с продуктами и снадобьями, как он просил, и мы отправились к Гордонам.

Поначалу Урит не хотела открывать нам дверь.

— Муж не разрешает мне принимать мужчин, когда его нет дома, — проговорила она дрожащим голосом.

— Не беспокойся, я не один, со мной Анна Фрит. Разве он будет против, если тебя навестит священник со своей прислугой? Мы принесли тебе угощение.

Она слегка приоткрыла дверь, увидела, что я стою с сумкой, облизнула губы и раскрыла дверь настежь. Из одежды на ней было только грубое покрывало, подпоясанное веревкой.

— Сказать по правде, я умираю от голода, так как муж вот уже две недели не разрешает мне ничего, кроме чашки бульона и куска хлеба в день, — сказала она.

Когда мы вошли, я открыла рот от удивления: он вынес из дома всю мебель. Повсюду висели грубые деревянные кресты.

— Вот так муж проводит теперь время. Вместо того чтобы вести хозяйство, он делает кресты, — сказала Урит, заметив, что я с изумлением оглядываюсь по сторонам.

В доме было холодно, чувствовалось, что здесь давно не топили. Я вынула из сумки пирог и колбасу и разложила их на полотенце прямо на полу. Урит встала на колени и с жадностью набросилась на еду. Мы стояли и смотрели, как она ест.

Покончив с едой, Урит со страхом посмотрела на нас:

— Умоляю вас, не рассказывайте об этом моему мужу. Он и так сердится из-за того, что я отказалась ходить полуголой, как он. А если он узнает, что я ела…

Я убрала полотенце в сумку, проверила, не осталось ли на полу крошек, а мистер Момпелльон начал расспрашивать Урит о том, как и когда ее муж принял учение флагеллантов.

— Я точно не знаю, — сказала она. — Но, помнится, зимой он получил из Лондона какой-то трактат и после этого стал каким-то странным. Он сказал, что вы, пастор, поступаете неправильно, убеждая народ, что причина чумы не обязательно проявление кары Божьей. Он говорит, что вы должны призвать нас прилюдно покаяться за наши грехи. Недостаточно, утверждает он, обратить взгляд в души, мы должны также подвергнуть наказанию тело. Он начал пост, который становится все более строгим. Он сжег все наши матрасы, и спим мы теперь на полу.

Гордон перестал работать в поле, а неделю назад собрал стол и скамьи в кучу и поджег их, а затем бросил в костер и свою одежду. Он приказал ей сделать то же самое, но она отказалась.

— Он изругал меня, содрал с меня одежду и сжег ее.

Он заявил, что из-за ее слабости им придется теперь еще более сурово истязать свою плоть. Сделал кожаный хлыст и вбил в него гвозди. Сначала отхлестал ее, а потом себя. С той поры он каждый день этим занимается.

— Пастор, вы, конечно, можете поговорить с ним, но я боюсь, что он не прислушается к вашим словам.

— Как ты думаешь, где его можно найти?

— Честно говоря, даже не знаю, — сказала Урит. — Он теперь старается по возможности совсем не спать. Бродит ночами по горам, пока не свалится с ног от усталости. Иногда специально ложится у обрыва, где, как он говорит, ему удается не спать до рассвета — ведь если заснешь, то упадешь.

— Когда я встретила его, он как раз направлялся к обрыву, — вспомнила я.

— Ну что ж, — сказал пастор, — попробую его там отыскать. А ты, — обратился он к Урит, — постарайся как следует отдохнуть, а я сделаю все, чтобы облегчить страдания твоего мужа.

— Спасибо, — прошептала она.

Мы вышли из ее мрачного жилища. Я отправилась домой, спать, а пастор — на поиски Гордона. Я шла и думала, что вряд ли Урит сможет хорошо отдохнуть, лежа на голом полу.