— А я… — нерешительно заговорила она спустя некоторое время. — Я красивая, как вы думаете?
Ермолаев ответил не сразу. Нос у нее длинноват, кажется, да и подбородок какой-то, веснушки… Но вот глаза… Ее лучезарный взгляд, пышные золотые волосы, стройная фигура… Сказать ли правду? И он сказал правду:
— По-моему, вы удивительно красивы.
Дина почувствовала бы фальшь. Но ей ответили искренне…
Ермолаев провел ладонью по ее волосам, она закрыла глаза, он приблизился и жадно вдохнул аромат ее кожи…
Из прихожей раздался звонок. Каин поднял голову. Дина тихонько подошла к двери и посмотрела в глазок.
— Все в порядке, это соседка снизу.
Ермолаев, взглянув на вошедшую, слегка растерялся — это была «сеструха Глаха». Та сразу узнала его:
— А вас, товарищ дорогой, мусора уже обыскались, утомились и смылись. Так что шли бы вы подальше. А ты, милая, я вижу, совсем рехнулась.
— Послушайте, — вмешалась Дина. — Все не так, как вы думаете.
— Ой, Диночка, — пропела соседка, — добрая душа. Наивная ты дурочка.
Та покраснела. Ладно, подумал Ермолаев, мне пора.
— Ну, я двинулся, — начал он прощаться. — Аглафера, рад был познакомиться, Дина, если позволите, я к вам позвоню (он так и сказал — «к вам», имея ввиду дверной звонок, поскольку не успел спросить номер телефона).
Он отвесил поклоны и вышел. Дина нагнала его уже в подворотне, когда он осторожно выглядывал на проспект.
— Вот, — протянула она бумажку. — Это адрес моего брата. Он тебе поможет.
Ермолаев взял листок, молча поцеловал Дине руку и удалился. Девушка зарделась и упорхнула как стрекоза. «Втрескалась по уши! — подумал Ермолаев. — А почему бы и нет, ведь я парень хоть куда…»
Бросив шипящую таблетку в стакан с водой, Титов долго соображал, чего это вдруг звонил Ермолаев.
Ох, погуляли… Не каждый день делегация из Канады. Тоже крепкие мужики. «Мимо бегут канадцы, режут коньками лед, а на воротах Зингер песенку поет…» — прохрипел Титов вполголоса, но в голове зашумело, и он прилег на диван. «Однако, хоть сотрудник он и молодой, но зря суетиться не станет. Три- четыре, па-а-адъем…» — Титов встал и подошел к телефону. Палец никак не хотел попадать на нужные кнопки. «Ладно, терпит», — от положил трубку и неровной походкой вернулся к мягкому кожаному дивану.
— Добрый вечер, я от Дины.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — взял под несуществующий козырек молодой человек, похожий на Гарольда Ллойда.
— Но я не лейтенант… даже, — изобразил смущение Ермолаев.
— Это ничего, — успокоил хозяин и отрекомендовался, щелкнув каблуками и уставившись в пол. — Шапиро. Брат Дины. Родной. Почти.
Загадками говорит, подумал Ермолаев и, приложив ладонь к пустой голове, ответил:
— Ермолаев. Животновод.
Шапиро удивленно поднял глаза, но ответил невпопад банальность:
— Да-да, Динка много о вас рассказывала.
Единственная комната была завалена книгами — они громоздились даже на подоконнике и в пересохшем аквариуме. Мебели мало, на полу — древняя радиола.
— Я тоже книжки люблю, — заявил Ермолаев.
— Вот за это и выпьем, гражданин начальник.
— Лады, вот только позвонить надо.
— Телефона нет.
А ведь врет, что сестра обо мне успела рассказать, подумал Ермолаев, только вот почему он меня назвал лейтенантом?
Когда по полу покатилась первая пустая бутылка и была откупорена вторая «Столичная», чистая как слеза, Ермолаеву стало совсем хорошо, и он спросил:
— Как ты думаешь, Дина за меня пойдет?
— Пойдет. А может, и не пойдет. Пойми этих баб.
— Но ведь она твоя сестра…
— Э-э-э… Да.
— Слушай, друг, а как тебя зовут?
— А Шапиро…ик.
— Как-как?
— Шапиро.
— Да нет, не фамилия, а, типа, имя.
— А…имя.
— Ну да, типа, имя.
— Ну… Шапиро и Шапиро.
— Нэ поэл, — Ермолаев разлил по граненым, — Шапиро энд Шапиро? Что-то знакомое.
— Давай выпьем.
— Давай.
Вот и во второй осталось на донышке.
Шапиро подошел к проигрывателю.
— «Поющие сердца» хочшь? Атикварый…ный дисок, — непослушным языком вопросил он. — Люблю все антикр…, ну это, старое. Раньше все было лучше.
— Ес-тес-сно, — с аналогичной дикцией ответствовал Ермолаев, вовсе не думая передразнивать, а просто так получалось.
«Стучись в любую дверь, когда беда подступит…» — складно запела радиола. На глаза навернулись слезы. Шапиро принял торжествующий вид, словно он и был автором песни, закатил глаза и начал подпевать. «Стучись в любую дверь, тебе откроют двери», — разложили они на два голоса.
— Шапиро, дружище, извини, не знаю, как твое имя-отчество, — заплетающимся голосом проговорил Ермолаев, — Э…забыл.
— А, ну и хорошо, — ответил Шапиро.
— Ну, а все-таки, — поинтересовался Ермолаев, — Нет, а все-таки… А как Дина рассказывала об-обо мне, у тебя т-телефона нет?
— А голубиная почта?
— А-а-а.
— Бэ-э-э.
Шапиро поднялся, в меру пошатываясь, и через минуту притащил старинного вида книгу в потертом кожаном переплете.
— Видал?
Ермолаев сфокусировал взгляд и с удивлением обнаружил над фолиантом сияние. Галлюцинация? Да нет, просто пыль в лучах света. Эффект дифракции и интерференции, как учили еще в школе.
— Видал? — повторил безымянный Шапиро и уронил книгу на пол.
Ермолаев встал, но пол предательски зашатался, как при лиссабонском землетрясении, и он опять сел.
— Во, — сказал Шапиро, указывая логтем на книгу, — здесь все написано.
— Напечатано? — задал глупый вопрос Ермолаев.
