модуля. Эта система отличается от системы ускорения, поскольку для того, чтобы затормозить, мы не толкаем газ сквозь реактивный двигатель, а обращаем его инерцию движения.

Реймон никак не отреагировал на оскорбление. Линдгрен задержала дыхание. Через некоторое время Федоров сдался.

— Ну, — сказал он устало, — ускорители тоже работали, причем на гораздо более высоком энергетическом уровне. Несомненно, что сила их полей их и защитила. Система торможения… Все. Вышла из строя.

— Как?

— Мы установили только, что произошло вещественное повреждение внешних приборов управления и генераторов, и термоядерная реакция, которая давала ей энергию, погасла. Поскольку датчики системы не отвечают — должно быть, разбиты — мы не можем в точности сказать, что повреждено.

Федоров перевел взгляд на разбитые панели. Он продолжал говорить, будучи не в силах остановиться. Человек в отчаянии склонен повторять очевидные факты снова и снова.

— Соответственно природе катастрофы, система торможения должна была подвергнуться большей нагрузке, чем система ускорения. Я бы предположил, что эти силы, действуя через гидромагнитные поля, сломали материальную часть этой составляющей бассердовского модуля.

Разумеется, мы могли бы произвести ремонт, если бы выбрались наружу. Но нам бы пришлось подойти слишком близко к пламени энергетического сердечника ускорителей в его магнитной ловушке. Радиация убьет нас раньше, чем мы сумеем что-либо сделать. То же самое касается любого робота с дистанционным управлением, который мы могли бы построить. Вам известно, что такая сильная радиация делает, например, с транзисторами. Не говоря об индуктивном эффекте силовых полей.

Ну и, конечно, мы не можем прекратить ускорение. Это означало бы отключение всех полей, включая экраны, работу которых может обеспечивать только внешний энергетический сердечник. При нашей скорости водородная бомбардировка высвобождает гамма-лучей и ионов достаточно, чтобы все на борту поджарились в течение минуты.

Он замолчал — не как человек, завершивший изложение, а скорее как машина, у которой закончилась энергия.

— У нас что, вообще не осталось средств управления движением? — спросил Реймон по-прежнему невыразительно.

— О нет, нет, управлять мы можем, — сказал Будро. — Можно менять схему ускорения. Мы можем понизить мощность любого из четырех устройств и повысить мощность других в любом сочетании — сгенерировать боковой вектор и отклониться в сторону, равно как и продолжать движение вперед. Но как вы не понимаете: какой бы путь мы ни выбрали, мы должны продолжать ускоряться, иначе смерть.

— Ускоряться вечно, — сказал Теландер.

— По крайней мере, — прошептала Линдгрен, — мы можем остаться в нашей галактике. Обращаться вокруг и вокруг ее центра.

Ее взгляд устремился к перископу, и все знали, о чем она подумала: за этим занавесом из странных голубых звезд — чернота, межгалактическая пустота, полное изгнание.

— По крайней мере… мы сможем состариться, видя вокруг звезды. Даже, если мы не сможем никогда больше прикоснуться к планете.

Черты лица Теландера исказились.

— Как я скажу это людям? — прохрипел он.

— У нас нет надежды, — сказал Реймон.

— Никакой, — ответил Федоров.

— О, мы можем прожить свою жизнь — достичь вполне разумного возраста, если даже и не такого, которого обычно позволили бы достичь процедуры против старения, — сказал Перейра. — Биосистемы и система круговорота органики целы. Мы можем даже повысить их производительность. Нам не грозит ни голод, ни жажда, ни удушье. Конечно, замкнутая экология не на 100 % эффективна. Она будет подвергаться медленному износу, постепенно деградировать. Космический корабль — это не целый мир. Человек — не такой вдумчивый проектировщик и широкомасштабный строитель, как Бог. — Улыбка его была призрачной. — Я не рекомендую никому заводить детей. Им придется пытаться дышать ацетоном, обходиться без фосфора, истекать соплями и рисковать заработать гангрену из-за каждой царапины. Но я полагаю, что мы можем лет пятьдесят рассчитывать на наши приспособления. В сложившихся обстоятельствах это кажется мне приемлемым.

Линдгрен сказала, глядя на переборку так, словно могла видеть насквозь:

— Когда последний из нас умрет… Мы должны установить автоматический выключатель. Корабль не должен продолжать полет после нашей смерти. Пусть радиация сделает свое дело, пусть трение космоса разломает корпус на части, а части разлетятся.

— Почему? — спросил Реймон.

— Разве не понятно? Если мы ляжем на круговой курс… потребляя водород, летя все быстрее и быстрее, все понижая и понижая тау, пока будут проходить тысячи лет… мы будем становиться все массивнее. Мы можем в конце концов пожрать всю галактику.

— Нет, этого не произойдет, — сказал Теландер. — Я видел вычисления. Кто-то однажды забеспокоился, что будет, если бассердовский корабль выйдет из-под контроля. Но, как заметил мистер Перейра, любое из человеческих творений здесь, вовне, незначительно. Тау должен был бы стать порядка, скажем, десяти в минус двенадцатой степени, прежде чем масса корабля сравняется с массой небольшой звезды. И вероятность его столкновения с чем-нибудь более важным, чем туманность, всегда дословно астрономически мала. Кроме того, мы знаем, что вселенная конечна во времени, равно как и в пространстве. Она перестанет расширяться и коллапсирует, прежде чем наш тау понизится до такой степени. Мы умрем. Но для космоса мы не опасны.

— Как долго мы можем прожить? — задалась вопросом Линдгрен, прервав Теландера. — Я не имею в виду потенциально. Если управляющий биосистем говорит, что полвека, я ему верю. Но я думаю, что через год-два мы перестанем есть, или перережем себе глотки, или согласимся выключить ускорители.

— Этого не случится, я смогу предотвратить подобное, — рявкнул Реймон.

Она посмотрела на него с ужасом.

— Ты хочешь сказать, что будешь продолжать… отрезанный не только от людей, от живой Земли, но от всего существующего?

Он ответил ей твердым взглядом. Его правая рука лежала на прикладе оружия.

— Неужели ты настолько слабее? — спросил он.

— Пятьдесят лет в этом летающем гробу! — почти закричала она. — Сколько времени пройдет снаружи?

— Тише, — предупредил Федоров и обнял ее за талию. Она прижалась к нему и хватала ртом воздух.

Будро осторожно заметил:

— Соотношение времени кажется нам чем-то отвлеченно-академическим, n’est-ce pas? Оно зависит от того, какой курс мы выберем. Если продолжать полет по прямой, то, естественно, мы встретим более разреженную среду. Скорость уменьшения тау будет понижаться пропорционально, когда мы выйдем в межгалактическое пространство. Если же перейти на круговой курс, который пролегает через области наиболее сильной концентрации водорода, то можно обрести очень большой обратный тау. Мы увидим, как во внешнем мире пройдут миллиарды лет. Это должно быть очень увлекательно. — Он попытался улыбнуться. — У нас ведь прекрасная компания. Я согласен с Шарлем. Можно было бы и лучше прожить жизнь, но ведь бывает и хуже.

Линдгрен спрятала лицо на груди Федорова. Он держал ее в объятиях и неуклюже поглаживал. Через некоторое время (час или около того в жизни звезд) она подняла голову.

— Простите меня, — выдохнула она. — Вы правы. Мы должны думать друг о друге. — Ее взгляд остановился на Реймоне.

— Как я им скажу? — взмолился капитан.

— Я предлагаю, чтобы вы этого не делали, — ответил Реймон. — Пусть первый помощник объявит новости.