заблуждался.
— Не бойтесь напрасно потратить время. Каждая проведённая в размышлениях минута даст вам благо. Главное — преодолеть искус, а потом уже не обязательно находиться здесь.
Соскэ решил выполнить свой долг перед Гидо, пошёл к себе в комнату и предался размышлениям. Немного спустя Гидо пришёл сообщить:
— Скоро начнётся проповедь, Нонака-сан.
Соскэ обрадовался. По крайней мере, можно будет на время забыть о трудной задаче, в которой не за что ухватиться, как на лысой голове. Он готов был заняться какой угодно, самой тяжёлой, работой, только бы избавиться от этой пытки сидеть неподвижно.
Место, где должны были читать проповедь, находилось от жилища Гидо примерно на таком же расстоянии, что и дом наставника. Если миновать пруд и прийти прямо к сосновой роще, то среди деревьев можно увидеть устремлённый ввысь конус черепичной крыши. Туда они и шли. Гидо захватил с собой книжечку в чёрной обложке, а Соскэ, разумеется, шёл с пустыми руками. Только сейчас он узнал, что проповедь, в сущности, то же, что лекция.
Комната была просторная, с высоким потолком и довольно холодная. Выцветшие татами, старые опорные столбы — всё обветшало от времени. Находившиеся в комнате, все в грубых монашеских одеяниях тёмно-синего цвета, вели себя сдержанно, не смеялись, не говорили громко. Сидели без соблюдения старшинства, кто где хотел, расположившись в ряд по обеим сторонам стула, предназначенного для главного монаха. Стул был складной, выкрашенный ярко-красной краской.
Вскоре явился и сам наставник. Соскэ не заметил, когда он вошёл, потому что сидел, уставившись в пол, и увидел его уже величественно восседающим на стуле. Потом он увидел, как поднялся со своего места молодой монах, вынул из лилового шёлкового платка книгу и почтительно положил на столик, церемонно поклонился и вернулся на своё место.
В этот момент все монахи разом молитвенно сложили руки и стали читать нараспев заветы великого Мусо-Кокуси[35], миряне пытались вторить им. Вместе со словами из священных сутр до слуха Соскэ долетали и слова обыденные, но все они произносились нараспев.
«Всех моих учеников я делю на три категории. Тех, кто отрешился от всего земного и полностью отдаётся самосозерцанию, я называю высшим разрядом. Тех, кто склонен ещё и к другим занятиям, отношу ко второму разряду…» Чтение сутры длилось не очень долго. Соскэ не знал, кто такой Мусо-Кокуси. Гидо объяснил ему, что Мусо-Кокуси вместе с Дайто-Кокуси[36] возродили секту Дзэн. Ещё Гидо рассказал, что Дайто-Кокуси был хромым и потому не мог скрестить ноги, как того требовали установления Дзэн. И вот уже перед самой смертью он, охваченный гневом, сказал: «Сегодня я заставлю её слушаться», — сломал хромую ногу и принял положенную позу. Хлынувшая кровь насквозь пропитала его монашеское одеяние.
Началась проповедь. Гидо достал книгу и, раскрыв её на середине, положил перед Соскэ.
— Превосходное, дарующее благо, сочинение, — сказал Гидо в ответ на вопрос Соскэ. Эту книгу, как Соскэ понял из его слов, составил Торэй-осё, ученик Хакуин-осё. Она содержит систематическое изложение главных принципов пути, следуя по которому углубляют свои познания те, кто стремится постичь учение Дзэн, а также рассказывает, какие претерпевает изменения их душа.
Эта проповедь была продолжением предыдущих, и Соскэ не всё понимал, но слушал не без интереса, поскольку наставник отличался завидным красноречием. К тому же он приводил много примеров из жизни людей, некогда претерпевших страдания на этом пути, желая приободрить тех, кто собирался последовать их примеру. И вдруг, уже совсем другим тоном, наставник сказал:
— Но бывает и так: приходят ко мне побеседовать о результатах своих размышлений, а вместо этого ропщут, что извелись от призрачных, вздорных фантазий. Нехорошо это.
Приняв этот упрёк на свой счёт, Соскэ невольно вздрогнул, потому что сам недавно роптал и жаловался.
Спустя час Гидо и Соскэ вернулись в «Одинокую обитель». По дороге Гидо сказал:
— Наставник часто высмеивает во время проповеди нерадивость и легкомыслие постигающих учение Дзэн.
Соскэ промолчал.
21
Уже несколько дней Соскэ жил в храме. От О-Ёнэ пришло два длинных письма, в которых не было ничего огорчительного. Обычно очень внимательный к жене, Соскэ так и не собрался на этот раз написать ей ответ. Что он скажет Гидо, если придётся покинуть храм, не найдя должного ответа на заданный наставником вопрос. Ведь тогда его приезд сюда окажется бессмысленным, и ему будет очень неловко перед этим молодым монахом. Каждое утро он просыпался с каким-то гнетущим чувством. Дни сменяли дни, и Соскэ всё сильнее мучился в тщетных поисках ответа. Он ни на шаг не приблизился к цели и совершенно не знал, как ему быть. Решение, к которому он пришёл в самом начале, казалось ему справедливым, хотя удовлетворения не принесло, поскольку он пришёл к нему путём чисто умозрительных рассуждений. Но найти другое решение он был просто не в силах, как ни старался.
Какое-то время он размышлял, сидя у себя в комнате; почувствовав усталость, шёл к огороду за храмом, входил в пещеру и там стоял в полной неподвижности. Гидо говорил, что главное — это сосредоточиться на какой-нибудь мысли, не рассеивать внимания, быть твёрдым как железо. Но эти слова лишь нагоняли на Соскэ уныние.
— Нельзя искать лёгкие пути, — сказал Гидо, и Соскэ совсем пал духом. Но тут он вдруг вспомнил о Ясуи и подумал, что, если Ясуи в ближайшее время не уедет в Маньчжурию и станет частым гостем Сакаи, разумнее будет им с О-Ёнэ куда-нибудь переехать. Чем попусту тратить время, лучше поскорее вернуться в Токио и принять какие-то меры, пока О-Ёнэ ничего не узнала. Так будет спокойнее.
За два дня до отъезда Соскэ сказал упавшим голосом:
— Такому, как я, видно, просветления не достичь.
— Достичь его может каждый, — ответил Гидо, — нужна только твёрдая вера. Вспомните о ревностном последователе секты Нитирэн, который самозабвенно читает сутру, ударяя одновременно колотушкой по барабану. Когда от макушки до пят вас поглотит вопрос, на который вы должны ответить, перед вами неожиданно откроется новый мир.
Соскэ глубоко печалило, что ни по воспитанию своему, ни по складу характера он не годился для такого исступлённого, полного напряжения труда. Тем более что ему оставалось провести здесь считанные дни. Намерение собственными силами преодолеть житейские невзгоды казалось теперь Соскэ просто нелепым, равно как и его приезд сюда.
Но поделиться своими мыслями с Гидо он, разумеется, не мог, чтобы не огорчить молодого монаха, достойного всяческого уважения за мужество, целеустремлённость и доброту.
— Недаром говорят, что истинный путь — рядом, а ищут его где-то далеко. Ведь он у каждого перед глазами, но его не замечают, — сокрушённо говорил Гидо. Соскэ вернулся к себе и зажёг курительную палочку.
Всё шло своим чередом вплоть до того дня, когда Соскэ предстояло покинуть храм, так и не открыв новую, сколько-нибудь примечательную страницу в своей жизни. Наступило утро отъезда. Соскэ решительно простился с храмом и своей несбывшейся мечтой.
— Большое спасибо за все ваши заботы, которыми я обременял вас так долго, — сказал он Гидо, — Жаль мне расставаться с вами. Теперь, пожалуй, не скоро представится случай снова увидеться, так что позвольте пожелать вам всего хорошего.
— Стоит ли об этом говорить, — ответил Гидо огорчённо. — Видимо, плохо я о вас заботился и чувствовали вы себя здесь неуютно. Немного времени вы предавались размышлениям, но я уверен, что это не пройдёт для вас без пользы. Уже то, что вы приезжали к нам, само по себе отрадно.
Но Соскэ хорошо понимал, что его приезд сюда можно было объяснить только желанием скоротать
