инициаторами стали промышленники — охотники на соболя. Именно им принадлежало открытие наиболее удобного, близкого и доступного со стороны Якутска Олекминского пути в Даурию.

В 1646 г. промышленник Григорий Вижевцев и его 6 товарищей, преодолев правый приток Лены Олекму, добрались до реки Тугирь (Тунгир). Здесь они поставили небольшое зимовье и стали охотиться в его окрестностях. Однажды промысловикам повстречались тунгусы. Тунгусы были одеты в кумачовые плащи и азямы, а к их платью «была пришивана камка». Женщины имели серебряные украшения. Тунгусы сказали, что они «те камни, серебро, платье» обменивают на соболь у даурского князьца Лав-кая. Лавкай жил на Амуре. Оказалось, что от реки Тугиря до Амура было рукой подать. Дорога шла через Тугирский волок, а далее по одной из двух речек — Урке или Амазару, спадающих с волока в Амур. Тунгусы заверяли, что от зимовья Вижев-цева до Амура на оленях, нагруженных вьюками, можно дойти за 10 дней. Любознательный охотник сам проведал этот путь, попав на Амур через Урку.

В середине 1648 г. на Тугирском волоке появилось зимовье промышленного человека Ивана Квашнина. С волока «своей чуниицей» (тропой) он ходил по Амазару на Амур, где обменивал тунгусам, подвластным Лавкаю, одекуй (бисер) на соболей и предлагал им в подарки ножи и котлы.

В Якутске об Олекминском пути и Тугирском волоке впервые узнали от Григория Вижевцева. Приехав с промысла в мае 1647 г., он сообщил о своем открытии в приказной избе воеводам Супо-неву и Пушкину. По его рассказу получалось, что удобный путь лежал совсем рядом. Воеводы были немало удивлены тем, что крупные правительственные отряды так и не могли найти путей к даурскому князьцу Лавкаю, о богатстве которого в Якутске ходили легенды, а простой промышленник на утлом суденышке разыскал дорогу и даже вступил с людьми, знающими Лавкая, в общение!

В ответ на сомнения воевод о непроходимости Олекмы Вижев-цев имел свои доводы. Да, Олекма порожиста. Но пороги можно преодолеть в небольших, подвижных судах, «лишь бы судовые снасти добрые были, да заводы и подчала и бечевки новые». «По Ту гирю порогов нет, ход судовой доброй», — ¦ доказывал охотник. Из его рассказа следовало, что от Якутска по Лене и Олекме до реки Тугирь дорога занимала 14 недель, а от Тугиря через Тугирский волок —10 дней. Значит, используя новый вариант пути, от Якутска до Амура можно было в среднем добраться за 4 месяца, т. е. за одно лето.

Рассказы Вижевцева о новом Олекминском пути вызвали в Якутске жаркие споры о его преимуществе. Для совета воеводы призвали Василия Пояркова. Поярков стал оспаривать выгодность Олекминского пути, доказывая, что по Алдану до Лавкая ближе, чем по Олекме. Продолжительность своего плавания до Амура Поярков объяснял его «поздним отпуском» Головиным, вследствие чего ему пришлось перенести голодную зимовку в устье реки Умлекана. Доказывая преимущества Алданской дороги, письменный голова категорически заявил: «Только теми реками нужный ходГ»*^

Учитывая мнение Пояркова, воеводы Пушкин и Супонев не рискнули сразу отправить Олекминским путем большую экспедицию. Сведения Вижевцева нуждались в проверке. С этой целью из Якутска был послан разведывательный отряд во главе с пятидесятником казаков Василием Юрьевым и десятником Алексеем Оленем, которым было велено «в Даурскую землю идти и про ту Даурскую землю проведать подлинно».

Василий Юрьев с товарищами вышли из Якутска в конце мая — начале июня 1647 г. с расчетом успеть на Олекму до времени, «пока вода с больших порогов не ушла». В провожатых шел сам Вижевцев, который торопился на Тугирь к началу нового охотничьего сезона. Следуя Леной и Олекмой, отряд к осени 1647 г. благополучно добрался до реки Тугирь, где стояло зимовье Вижевцева. Здесь отряд разделился. Юрьев стал обследовать окрестности Тугиря, а тунгусского толмача Лариона Барабанщика вместе с казаками Ананием Воробьем, Иваном Осетром и Марком Васильевым послали проверить путь через Тугирский волок, найти там тунгусов и расспросить их о даурских людях и Лавкае.

Ларион Барабанщик и казаки поднялись вверх по Тугирю-ре-ке и вышли на Тугирский волок, где уже стояло зимовье Квашнина. Маршрут их дальнейшего путешествия неизвестен. Но можно предположить, что в Амур с Тугирского волока Барабанщик с товарищами попали не по реке Урке. Очевидно, разведчики использовали второй вариант Тугирского волока, а именно реку Амазар. В пользу этого есть свидетельство, что шли они к Амуру «по чуннице Ивашки Квашнина». Квашнин же промышлял на Амазаре и первым выходил на Амур именно по этой реке.

Разведка Барабанщика на Амуре продолжалась «пол-четверти недели». В течение этого времени служилые люди обследовали берег реки и обнаружили там два плеса, плот, следы коней, которые вели вверх по Амуру. Встретив «даурские признаки», служилые люди вернулись к Юрьеву и Оленю на реку. Тугирь, чтобы доложить им обо всем увиденном. Получив необходимые сведения, Юрьев и Олень со служилыми людьми вернулись в Якутск и доложили о ближайшей дороге на Амур.

Так в результате деятельности промышленных и служилых людей был открыт Олекминский путь в Даурию. Этим путем вскоре пройдет землепроходец Ерофей Павлович Хабаров, с именем которого связано первоначальное освоение Амура.

Имя Ерофея Хабарова начинает встречаться в исторических документах с первой четверти XVII в. Но особенно большое число источников о Хабарове относится к периоду его знаменитого похода на Амур в 1649–1653 гг. Это не случайно. Экспедиция и ее руководитель сразу же привлекли внимание современников и не оставили их равнодушными. Подавляющая часть источников о Хабарове была написана в Сибири, а меньшая — в Москве, в Сибирском приказе. Источники отличаются большим разнообразием. Это наказы и наказные памяти, отписки, расспросные речи, челобитные, грамоты» судебные дела.

Документами, регламентирующими действия любого административного лица в России XVII в., были наказы и наказные памяти. Их получали из Сибирского приказа воеводы, отправлявшиеся в Сибирь. Приехав на место службы, они, в свою очередь, составляли наказные памяти непосредственно для своих подчиненных в том числе и для землепроходцев.

Во время даурского похода Ерофей Павлович получил три такие наказные памяти. Две из них были вручены ему якутским воеводой Дмитрием Франбековым, а третья — прибывшим из Якутска на Амур служилым человеком Третьяком Чачигиным< Памяти содержали подробные рекомендации о путевых маршрутах экспедиции, методах приведения местного населения в российское подданство, закреплении за Россией, новых земель, установлении там ясачного режима. В наказных памятях оговаривались права и обязанности Хабарова по отношению к участникам похода. В них же воевода предписывал Хабарову постоянно держать его в курсе происходивших на Амуре дел и регулярно посылать о них подробные отчеты.

Обстоятельства складывались так, что Ерофей Павлович смог извещать администрацию о делах в Приамурье только раз в год, приурочивая отправку своих отчетов к началу лета. Именно тогда, после каждой очередной зимовки в низовьях Амура, экспедиция поднималась в его верховья, откуда посылать оказию в Якутск было ближе и сподручнее. Отчеты Хабарова, по терминологии того времени, назывались отписками.

Свои отписки с Амура Хабаров составлял очень обстоятельно, с учетом собственных наблюдений, донесений окружавших его людей, а также расспросов местных жителей. В них землепроходец подробно рассказывал о действиях отряда, сборе им ясака, отношениях с местным нерусским населением, уточнял старые и сообщал новые сведения о соседних с Амуром землях и населяющих их народах. Работая над составлением отписок, Ерофей Павлович советовался с близкими ему людьми. От очевидцев известно, что отписку, отправленную весной 1651 г. из Алба-зина, он обсудил с казачьим десятником Третьяком Чечигиным и промышленником Дружиной Поповым, а отписку с изложением обороны Ачанского острога — с казачьим есаулом Андреем Ивановым.

Обговорив с товарищами общее содержание отписок, Хабаров лично диктовал их войсковому писарю. Поэтому все они написаны как бы в едином стилевом ключе и каждая донесла до нас именно его живой и выразительный язык. Яркие речевые обороты, образные сравнения, используемые Хабаровым при составлений донесений, характеризуют его как человека недюжинного ума, которому отнюдь не был чужд писательский дар. Так, например, рассказывая о трудном штурме одного из даурских городков, он образно