— Ну, скажи же мне: чего ты желаешь? — повторила старуха, не сводя с него пытливых старческих глаз.

Ринальд не мог удержаться от охватившей его веселости и, ударив себя рукой по колену, вскричал:

— Ну! Я хочу быть счастливым!

— Счастливым! — как эхо пробормотала старуха. — Все хотят быть счастливыми, но не все, дружок, одинаково понимают счастье. Скажи толком: чего именно желаешь ты?

Ринальд на минуту задумался и смотрел на огонек, перебегавший по валежнику. Когда догоравшая ветка падала вниз, золотистые искры взлетали над очагом… Старуха терпеливо ждала, опираясь на клюку своими костлявыми руками и уткнувшись в них подбородком. Задумчиво смотрела она на Ринальда из-под косматых, седых бровей.

В лачужке было тихо, так тихо, что даже норой был слышен легкий шорох, когда хлопья снега, наносимые ветром, ударялись в окно. И вот посреди этого безмолвия Ринальд заговорил:

— Я хочу жить долго-долго, лет сто или более, и хочу быть постоянно здоровым, сильным.

— Так! — поддакнула старуха, качнув головой.

— Я хочу быть всегда сытым, и чтобы всегда были у меня самые вкусные кушанья и самое лучшее, дорогое вино…

— Так! — опять поддакнула старуха.

— Я хочу жить в хорошем, большом, светлом доме — вроде королевского дворца, и чтобы люди прислуживали мне… Я хочу, чтобы у меня были самые нарядные платья — вроде тех, какие я видал на знатных господах…

Старуха утвердительно кивнула головой.

— Я хочу, чтобы у меня все было, что есть у самого богатого человека на свете… — продолжал Ринальд, стараясь выговорить себе как можно более всяких благ и в то же время опасаясь, как бы чего- нибудь не упустить из вида. — Я хочу, чтобы мне не нужно было работать… Захочу — поработаю, а не захочу, — гулять пойду, или лягу спать, или просто буду лежать и глазеть на потолок… А для того нужно, чтобы у меня было денег много-много…

Старуха только поддакивала.

— Я хочу быстро научиться всему, чему бы я ни вздумал учиться…

Ринальд запнулся и задумчиво посмотрел на уголья, догоравшие на очаге.

— Ну, что ж еще? — спросила старуха.

Ринальд беспокойно заворочался на своем деревянном обрубке и, продолжая смотреть на красные и золотистые искры, перебегавшие по угольям, тер себе лоб. Он ужасно боялся, как бы ему не позабыть какого-нибудь желанья. От волнения даже пот выступил у него на лбу и на висках. Наконец, он поднял голову и, растерянно посмотрев на гостью, с неуверенностью прошептал:

— Пусть бы все желания мои исполнялись!

— Ого-го! Уж не слишком ли будет много? — с улыбкой сказала та. — Нет! Это уж не в нашей власти… Впрочем, скажи мне: твои желания не касаются других? Теперь ты думаешь и говоришь только о себе — о себе одном, или имеешь в виду еще кого-нибудь, кроме себя?

— Нет, нет! Я говорю только о себе и больше ни о ком… Я желаю только для себя… поспешно вскричал Ринальд, словно испугавшись, что его хотят заставить поделиться с кем-то его счастьем и тем уменьшить его долю.

— И будет так! — сказала старуха. — А теперь — прощай!

Она медленно поднялась и, опираясь на клюку, тихими, крадущимися шагами пошла из избушки. Когда дверь неслышно затворилась за нею, Ринальд вдруг вскочил и бросился вслед за старухой. Выбежав на улицу, он торопливо взглянул направо и налево, но из-за снежной бури не увидал никого: старухи и след простыл. Ринальд забыл пожелать сделаться принцем… А впрочем и богатый человек бывает в почете — не меньше принца…

Ринальд, возвратившись домой, диким, блуждающим взглядом обвел свою лачугу, словцо пробудившись от сна. Последние уголья на очаге уже догорели и подернулись серым пеплом. В лачужке было холодно и темно. Оконце, полузанесенное снегом, пропускало скудный свет… Ринальд взглянул на обрубок, где еще недавно сидела старуха, — и вдруг горько рассмеялся.

— Поверил! — прошептал он. — Какая-то нищая, старуха-попрошайка, нагородила мне всякой чепухи, а я и уши развесил… Ха! Теперь она, я думаю, посмеивается надо мной… Одурачила, старая!..

Он с досадой схватил свой на ту пору просохший плащ, завернулся в него и лег на лавку. Засыпая, он ворчал про себя:

«Эх, Ринальд, Ринальд! До 30 лет, брат, дожил, а ума не нажил… Всякому вздору веришь! Старуха этакую важность на себя напустила… Фея! Хороша фея… вся в заплатах да в дырах!.. И все эти феи — выдумка, да и все-то на свете — чепуха…»

Разом порешив таким образом все вопросы и окончательно успокоившись, Ринальд повернулся на другой бок и под стоны и завыванье бури скоро заснул крепким, богатырским сном.

А снег по-прежнему падал и падал с серого, ночного неба и белыми хлопьями заносил оконце ринальдовой лачуги…

На другой день Ринальд проснулся довольно поздно, раскрыл, глаза и долго недоумевал: действительно ли он проснулся или еще продолжает грезить. Он трогает себя за нос, дергает за волосы… Больно! Значит, он не спит… Да что ж это такое? Господи, помилуй!..

Ему представляется, что он лежит на мягкой, белоснежной постели, — на каком-то великолепном ложе; вокруг постели широкими складками спускаются малиновые занавесы, с золотою бахромой… Что за чудо! Неужели старуха не лгала? Неужели желания его исполняются?.. Сердце его сильно бьется. Задыхаясь от волнения, дрожащею рукой он отдергивает занавес, и просто глазам не верит… Такая роскошь, такой блеск ему и во сне-то никогда не снились.

Ринальд видит перед собой большую комнату, с высокими, светлыми окнами, с прекрасною мебелью. На полу — мягкий, пушистый ковер. Ринальд вскакивает и садится на постели. Глаза его разбегаются, — и он, как ребенок при виде новых, затейливых игрушек, готов был смеяться и плясать…

Вот перед кроватью стоят мягкие, легкие туфли… вот немного подалее — блестящие башмаки с серебряными пряжками. На бархатном табурете лежит, очевидно, приготовленное для него, платье: полукафтанье с золотым шитьем; камзол с драгоценными каменьями вместо пуговиц; темные, бархатные панталоны, — короткие и узкие, в обтяжку, по моде того времени; шелковые чулки…

В комнате две двери: одна — направо, другая — налево. Ринальду не терпится… Он потихоньку надевает туфли, на цыпочках идет направо и робко растворяет дверь. Тут оказывается обширный мраморный бассейн, наполненный чистою, прозрачною водой. На мягком и широком низеньком диване разложены простыни и полотенца из тончайшего полотна. На столике — всевозможные мыла, духи. Вдоль четырех стен стоят большие зеркала — от пола до потолка… Направо виден заспанный, растрепанный Ринальд, и налево виден Ринальд, и прямо и сзади, куда ни оглянись, везде Ринальд…

— Вот так штука! — весело расхохотавшись, сказал Ринальд.

Он понял, что этот бассейн для него, — и отлично выкупался в нем; вымылся, причесал перед зеркалом свои темные, волнистые волосы и возвратился в спальню. С непривычки он долго одевался в свое нарядное модное платье: то — не так, то — не туда попал, то — что-то не ладно… «Скоро этому научусь!» — мысленно ободряет себя Ринальд.

В спальне, в углу, он оглядел большой, тяжелый, железный сундук. Ключ торчал в замке… Очевидно, для Ринальда — в нем не было секретов. И Ринальд, мучимый любопытством, подошел к сундуку, поднял крышку и — ахнул: сундук до краев был полон денег — золота и серебра. Каменщик до сего времени даже не воображал, чтобы в одном месте могло быть собрано столько сокровищ…

С лихорадочною дрожью он наклонился над сундуком. Лицо его вспыхнуло, и глаза загорелись при