— Да быть не может, — поддакнул кто-то.

— Я сам видел, он еще в море держал ее за корму.

— Кого держал за корму, яхту? — невинным голосом бросил кто-то из дальнего угла. Реплику оборвал громовой хохот.

— Обижаешь… — Белянкин сделал вид, что пытается рассмотреть подавшего реплику. — Кто это там? Потапенко, ты? Скажи, вот зачем Нечаевскому держаться за корму яхты? Ты видел корму этой яхты? Она же вся разбитая.

От нового взрыва хохота задрожали стаканы на столах.

— Его другая корма интересует. Правда, Нечаевский? — Белянкин, невозмутимо постучав ложкой по оловянной миске и добившись тишины, спросил старающегося не смотреть на него второго боцмана: — Валя… Нечаевский… Мы ведь свои ребята. Вот так, между нами, как на духу, скажи — успел немного подержать?

Переждав хохот, добавил:

— Ты же буксир заводил. А она там крутилась Я в бинокль смотрел, видел.

— Ага! В бинокль смотрел! — не выдержал Нечаевский. — У тебя еще там, на борту, слюни потекли!

— Так его, боцман! — крикнул кто-то. — Задай радистам! Хохот прогремел снова, но в этот момент открылась дверь кают-компании. Мичманы и старшины, увидев старпома и стоящего рядом с ним Седова, притихли.

— Друзья! — Старпом выждал, пока установится тишина. — Позвольте представить вам Юрия Седова, члена экипажа потерпевшей бедствие яхты «Алка». Он будет столоваться в вашей кают-компании. Оставляю его здесь, прошу любить и жаловать.

После того как старпом ушел, Седов оглядел небольшое уютное помещение. За ближним к нему столом два места были свободны. За этим столиком сидели два мичмана средних лет.

Один из мичманов, здоровяк с усами цвета спелой пшеницы, нижняя часть которых стала ядовито- желтой от постоянно употребляемой махорки, поймав взгляд Седова, кивнул:

— Если хотите, садитесь к нам. У нас целых два места. Сев за стол, Седов улыбнулся:

— Спасибо. Меня зовут Юра.

— Меня Петр Викторович, — доев последнюю ложку салата, мичман отодвинул тарелку. — Можете называть просто Петром, я еще не старик. Петр Слепень, если уж полностью. А это Николай Иваныч Куторгин.

Второй мичман, черноволосый, жилистый, чем-то напоминающий жука, кивнул. Матрос, дежуривший по камбузу, подкатил к столику тележку, на которой друг на друге в довольно сложном порядке были расставлены тарелки с горячей едой. Покосившись на Седова, сказал:

— Выбирайте, Петр Викторыч. И вы, Николай Иваныч.

— Было б из чего… — Слепень оглядел тарелки. — Что дают? Гуляш?

— Гуляш. И макароны по-флотски. Гуляш хороший, советую.

— Ладно, возьму гуляш. Коля, тебе что?

— Мне тоже гуляш.

Поставив на стол две тарелки с гуляшом, Слепень посмотрел на Седова:

— Берите, молодой человек. На выбор.

Взяв себе тоже тарелку с гуляшом, Седов принялся за еду.

После того как все три тарелки опустели, Слепень осторожно промокнул рот бумажной салфеткой. Скомкав салфетку и бросив ее в тарелку, спросил:

— Что случилось-то с вами? Говорят, вас обстреляли?

— Обстреляли.

— Как дело-то было?

— Да подошел какой-то катер, будто бы пограничный, оттуда дали команду остановиться для досмотра. Мы отказались.

— Чей катер? Флаг на нем был?

— Флаг был чем-то испачкан. Думаю, нарочно.

— На каком языке они с вами говорили?

— На русском. Применяя болгарские слова. Куторгин покосился:

— Что значит «будто пограничный»? Если катер пограничный, сразу видно, что он пограничный.

— Внешне-то он был как пограничный. Но повели они себя не как пограничники. Наш шкипер сразу это понял.

После некоторой паузы Слепень сказал:

— Шкиперу видней. А вы кем на этой яхте?

— Шкотовым.