приемной комнате буфет. Выйдя оттуда через пару минут с подносом, на котором стояли кофейник, молочник с молоком, сахарница и чашка, скрылась в кабинете.
Проводив ее взглядом, Колесников сел за свой стол. Увидев, что на него смотрит младший помощник, отвернулся. Однако, когда тот прошептал: «Юрий Борисович, как?», посмотрел в сторону кабинета и незаметно показал большой палец. Это означало, что, на его взгляд, настроение Петракова, безнадежно испорченное с утра, улучшилось.
Проработав до середины дня, Петраков с досадой посмотрел на не вовремя загудевший зуммер. Снял трубку:
— Да?
— Петр Николаевич, вас Екатерина Дмитриевна, — доложила секретарша. — Соединить?
— Конечно. — Подождав, услышал голос жены:
— Петя?
Новую жену, Екатерину Дмитриевну, которая еще год назад была просто Катей, известной московской красавицей, работавшей фотомоделью, Петраков любил по-настоящему. Новая жена была моложе его на тридцать с лишним лет, хорошо сложена, красива, но главное — отлично понимала его и умела подлаживаться под его тяжелый характер. Он это ценил и с течением времени все больше ею очаровывался.
— Да, Катя?
— Слушай, я всегда путаю твои номера. У тебя их столько. Сейчас я позвонила по прямому?
— Нет, Катюша. Но это не имеет значения.
— Имеет, отлично знаю, что имеет. Я знаю, ты любишь, когда я звоню по прямому. Ладно, в следующий раз я буду их помечать. Когда ты сегодня освободишься?
— Не знаю. Хочешь, чтобы я освободился пораньше?
— Конечно. И хочу заехать за тобой. И сама повезти на дачу. Ты хочешь?
Помолчав, Петраков сказал:
— Конечно, хочу. Только…
— Что только?
— Да тут охрана моя все время поднимает крик. Ладно, мы ее обманем. Во сколько ты хочешь, чтобы я освободился?
— Как можно раньше.
— Хорошо, попробую освободиться в полпятого. На обед не пойду, буду работать. Сделаем так: к полпятому въезжай во двор и жди меня у подъезда. Хорошо?
— Хорошо. Ты умница. Я тебя целую.
— Я тебя тоже. — Положив трубку, посмотрел на часы. До половины пятого оставалось три часа с небольшим.
Луи и Рудольф, сидевшие в неприметном черном «Ниссане» в переулке недалеко от здания Совета Министров, молчали. Вчера на этой точке они продежурили около двадцати часов подряд, продежурили впустую, и, судя по всему, сегодня им тоже предстояло просидеть столько же.
Точка была хороша тем, что отсюда свободно просматривался путь, по которому из двора здания Совмина выезжали правительственные и личные машины.
Они сидели в тишине, не было даже музыки. Приемник в машине был выключен, поскольку в раковину правого уха каждого был воткнут крохотный наушник. За все время их дежурства в наушниках, настроенных на особую частоту, не раздалось ни звука.
Внезапно оба напряглись — шуршание эфира нарушил голос:
— Луи?
— Да, я, — ответил Луи, узнавший голос Чала. — Что там?
— Они только что разговаривали.
Под словом «они» подразумевались Петраков и его жена. Переглянувшись с Рудольфом, Луи спросил:
— Так что?
— Наклевывается второй вариант.
Слова «второй вариант» означали, что к себе на дачу Петраков поедет на машине жены.
— Когда наклевывается?
— В полпятого.
— Понял. Ты в точке?
«Точкой» обозначалась оборудованная в машине-автофургоне радиодиспетчерская. — Да.
— Предупреди всех трех. И подготовь малого, пусть малый ведет ее по миллиметру. Когда все сделаешь, доложишь.
— Понял.
В наушниках снова стало тихо. Луи и Рудольф переглянулись. То, что Петраков поедет на машине жены
