– Человек вы немолодой, как я. Память иногда подводит – по себе знаю. Так вот, когда вспомните, разыщите меня. Только, пожалуйста, вспоминайте поскорее. Время дорого!

Вежливо приподнял шляпу, пожелал спокойной ночи и ушел.

Варна растерянно смотрел ему вслед. Когда незнакомец исчез за поворотом улицы, посмотрел на бумажку, им оставленную: «Улица Ракоци, дом 9, Дьярош Бела, детский врач».

Варна крепко задумался. Провокатор или не провокатор? Может быть, жандармерии стало известно, что он один из организаторов митинга на заводе?.. Но, с другой стороны, если это действительно посланец Центрального Комитета? К кому ему обратиться? Ведь организованной партячейки в городе с тех пор так и нет. Вполне возможно, что Алмади посоветовал начать именно с него, Лайоша Варна, своего старого товарища.

Он рассказал о странном госте сыну Шандору. На другой день Шандор сходил на улицу Ракоци, покрутился вокруг дома номер девять, порасспрашивал осторожно соседей. Да, действительно, здесь на днях поселился детский врач. Приехал из другого города, снял квартиру у вдовы адвоката, уплатив вперед за полгода – вероятно, у старого врача водились денежки.

Шандор решил: тянуть нельзя. Зашел к врачу в дом. И тут старик – Бела-бачи, как он велел себя называть – выложил такие подробности о прежней отцовской ячейке, что сомнений больше не оставалось: этот человек от Алмади.

На следующий день собрались у Бела-бачи. Варна привел с собой еще мастера – сталелитейщика Фазекаша, за которого он мог поручиться как за самого себя. Решили создать в городе боевую антифашистскую организацию. Но с чего начать?

– Листовки, – предложил Бела-бачи. – Отпечатаем листовку против фашистов и разошлем по почте заводским ребятам. Посмотрим, что выйдет.

Бела-бачи съездил в Будапешт и вернулся со стареньким ротатором, разобранным и упрятанным во врачебном саквояже. Ротатор отчаянно визжал и скрипел в подвале у Лайоша Варна, протестуя против разом навалившейся работы, но свое дело все-таки делал. Триста листовок были запечатаны в конверты и посланы по почте адресатам. Отправили листовки не из города, а из Будапешта, чтобы запутать следы.

В последующие дни обычно молчаливый Лайош Варна стал на удивление общительным и разговорчивым.

Подходил к рабочим, расспрашивал о житье-бытье и исподволь переходил к листовкам:

– Вот, понимаешь, штуку тут одну по почте прислали…

Некоторые отмалчивались, в дальнейший разговор по поводу листовок не вступали. А большинство отвечало с удивлением:

– И тебе тоже? Смотри-ка!.. И откуда только там, в Будапеште, наши адреса узнают?

Тут уж можно было сквозь защитную оболочку малозначащих слов, реплик, восклицаний, взглядов начинать нащупывать отношение к самому главному – к содержанию листовки. Осторожно, как ходят зимой через тонкий лед, чтобы не провалиться в воду.

Недели кропотливой, тонкой, ювелирной работы привели к созданию в городе подпольной организации, которую назвали так: «Комитет борьбы против фашистов». Руководили ею коммунисты во главе с Бела-бачи.

Начали с орудийного завода. Саботаж в цехах стал принимать совсем другие формы. Если раньше рабочие-антифашисты просто тянули время, то теперь они перешли к активной борьбе. Прекращалась подача воды в цехи, обрывались в самых труднодоступных местах электрические провода, и надолго гас свет. А один раз даже произошел обвал в плавильной печи.

Начальство завода переполошилось, по цехам зашныряли ищейки, была усилена охрана. Немцы поставили на контроль своих людей, хитрых и опытных, с заводов, где работали военнопленные, изощренные мастера саботажа и смертельного риска. Начались провалы. Поймали за порчей электросети двух техников, повесили обоих тут же, на территории завода, для устрашения. Потом провалилась группа Фазекаша; хорошо, успели вовремя скрыться.

Но «случайные» аварии не прекращались, наоборот, их становилось все больше. В борьбу включились рабочие, не имевшие никакого отношения к комитету, просто обозленные произволом немцев. Стало уже трудно различать, какая авария «своя» и какая «чужая».

Когда огненный вал войны докатился до восточных границ страны и не остановился на них – а в неприступность «венгерской крепости», как в божье чудо, верили многие, – стало ясно, что не англичане и не американцы, а именно русские, те самые русские, против которых в начале войны была брошена венгерская вторая армия, прославившаяся своими зверствами и перемолоченная затем под Воронежом, придут сюда, в город. Тут уж переполошились и те люди, которые считали свою собственную шкуру дороже всех шкур на свете. Некоторые стали искать связи с подпольщиками, чтобы заработать на будущее репутацию антифашистов. Комитету борьбы грозила опасность раствориться в волне перепуганных мещан, обывателей и патриотов собственной шкуры. Тогда приняли решение: никого из них в организацию не принимать, но от предложенных услуг не отказываться. Было бы глупо пренебречь, например, денежными средствами, надежными квартирами, которые можно использовать в качестве временных убежищ для преследуемых, отличными радиоприемниками, даже маленькой типографией – ее предоставил в распоряжение подпольщиков владелец, попросивший взамен лишь бумажку с подтверждением его «великодушного» жеста.

А совсем недавно в комитете борьбы появилась особо засекреченная группа с грифом «Н» – от венгерского слова «hadsereg» – «армия». Люди из «Н» устанавливали связи с дезертирами, скрывавшимися в городе и окрестностях, с некоторыми патриотически настроенными венгерскими офицерами из госпиталя и тыловых служб. Наладили контакт и с начальником охраны орудийного завода подполковником Даношем, через брата его жены. Подполковник взялся помочь комитету – предложил назвать ему фамилии нескольких рабочих-подпольщиков, чтобы через военную комендатуру призвать их в армию и назначить в заводскую охрану на самые ответственные посты…

Тут капитан Комочин прервал рассказ Бела-бачи.

– И вы назвали фамилии?

Я напряженно ожидал ответа: неужели не ясно, что подполковник, начальник охраны завода, их провоцировал самым наглым образом?

– Назвали. – Бела-бачи мудро и насмешливо улыбался. – Конечно, назвали. Еще бы не назвать, если человек сам предлагает такое дело!

Я не выдержал:

– Но ведь это ничем не оправданный риск!

– Не беспокойся, парень, у нас в голове тоже есть серая начинка. Мы ему назвали три фамилии: самых отъявленных нилашистов на заводе. (Нилашист – член нилашистской партии Салаши, фашист, зеленорубашечник.) У него глаза на лоб: «Они ваши люди? Ну, такая конспирация!»

– И их мобилизовали! – воскликнул я.

– А как же! Мобилизовали, сколько они ни шумели. А потом мы сказали Даношу, чтобы отправил их в комендатуру – и на фронт. Он опять удивился: «Зачем на фронт?» Мы честно объяснили – проверяли, мол, вас. И назвали новые фамилии, на сей раз уже верных людей. Так что в охране у нас сейчас порядок. И очень кстати. Немцы надумали демонтировать завод!

– Правильно надумали, ничего удивительного, – сказал капитан Комочин. – Фронт приближается, а здесь, на заводе, много уникальных станков.

– Вот-вот… Как раз с них они и начали. Ночью разобрали несколько штук в инструментальном, подали вагоны, уложили. Но ребята подглядели. Догадались номера на вагонах переписать. Утром немцы на завод маневровый паровоз запросили. Шандор послал машиниста, своего парня. Пока с завода на станцию паровоз добирался, те вагоны растерял, а вместо них другие приволок, со снарядами. Пусть себе дуют с фронта обратно на немецкую родину.

– А те где, со станками? – спросил я.

– За семью странами, за семью океанами, где стоят семь печей без боков и семьдесят семь старух выпекают семьдесят семь пирогов, – ответил Бела-бачи народной присказкой. Его глазки совсем затерялись среди набежавших веселых морщин. – У нас тут кругом тупиков, заброшенных путей… Ищи-свищи!