демократической распоясавшейся России, а МВД каждый раз отвечает, что это всё уважаемые люди и сведений ни о ком не выдаёт. И насчёт Хлястика с Коржиком наверняка бы ответили, что они тоже добропорядочные начинающие бизнесмены. Вчера же всё произошло как никогда удачно — всем российским отморозкам дали понять, что и впредь будут их давить, несмотря на их «уважаемость» в российском МВД.

В конце нашей беседы, вернее, его комплиментарного монолога в мой адрес, «консул» попросил меня о небольшой услуге — чтобы я разрешил заснять концерт местному русскому телеканалу. Объяснил, почему хлопочет, — посольство помогало здешней компании этот телеканал открыть. Для нелоха, коим я считал и себя, это означало, что в прибыль телеканала заложена и собственная доля «консула».

После развала СССР все бывшие советские граждане поголовно решили стать бизнесменами! И учёные, и инженеры, и писатели, и актёры, и дипломаты, и резиденты.

Отказать я, естественно, не мог. Святое дело! Однако сильно расстроился. Все концерты, во время которых проводятся телевизионные съёмки, проходят значительно хуже. У телевидения особая бесовская энергия, она давит зрителей во время съёмок. Они, когда видят телекамеры, тут же зажимаются: аплодируют сдержанно, не смеются, а хихикают, стараются изо всех сил выглядеть солидными — им кажется, что их непрерывно показывают в данный момент по телевизору.

Так не хотелось портить вчерашний хеппи-энд недостойным заключительным аккордом.

Я в то утро ещё не знал, что и на этот раз меня выручит моя спасительница-учительница Маша.

Уже за час перед концертом моя гримёрная превратилась в нечто похожее на чиновничью приёмную, к которой выстроилась очередь из желающих общнуться: поклонники, гости, усиленная охрана у дверей!

Паша был как никогда счастлив! Он чувствовал себя хозяином всего закулисного пространства: кого допустить к «телу», кого провести без очереди, а кому и отказать. Такие типы, как Паша, становятся уверены, что чего-то серьёзного добились в жизни только, когда у них появляется возможность кому-то отказать. Как и мелкие чиновники, в такие моменты он чувствовал себя большим начальником.

Машу он, естественно, пропустил первой. Расшаркался перед ней, как холоп при встрече дорогих княжеских гостей. Его можно было понять: во-первых, после вчерашнего она казалась ему просто героиней, этакой Зоей Космодемьянской, а во-вторых, она была не одна. Со своим шефом! То бишь с местным паханом в законе.

Я впервые увидел, как её шеф-авторитет улыбается. Мы с ним обнялись: к этому моменту у нас было не меньше общего, чем у Хлястика с Коржиком.

Аншлаг на моё выступление в одном из самых престижных залов Тель-Авива, в котором выступают только известные мировые звёзды, сильно добавил ему уважения ко мне. За короткое время нашего знакомства его расположили ко мне три момента: удар

Коржику в темечко, вой быка-секьюрити от боли под коленкой и аншлаг в Тель-Авиве, в зале, где последней до меня выступала Лайза Миннелли. У неё тоже был аншлаг! Но, в отличие от концерта Миннелли, публика собралась на встречу с каким-то российским артистом, которого из настоящих, не бывших советских евреев никто в Израиле не знает. По-моему, самым большим в тот вечер потрясением для авторитета стало открытие, что в Израиле вообще столько русских!

Так забавно, в Израиле наших евреев называли русскими. Они уезжали со своей родины на прародину для того, чтобы стать истинными евреями — а во как обернулось! В Советском Союзе они были евреями, а в Израиле их стали называть русскими. Мечта не сбылась. Однако никакого комплекса по этому поводу никто из них не испытывал. Наоборот — все вдруг начали гордиться тем, что они. русские. Нигде в мире я не видел более гордых своим происхождением русских, нежели наших советских евреев в Израиле и в Америке!

Вскоре после смены родины почти все из них поняли, что они, бывшие советские, гораздо лучше, чем местные восточные аборигены, образованы: их дети поголовно оказались гениями в местных школах, соображали во сто крат быстрее детей евреев-аборигенов. И, в отличие от последних, гораздо лучше знали литературу, географию, физику, умели считать в уме.

Вот тут-то и случилось то, чего не ожидал никто из уехавших! На этой исторической прародине, о которой они так мечтали, в большинстве своём они начали безумно скучать. по родине. По СССР! Забавно, да? Скучать по родине, находясь на прародине.

Да, здесь в Израиле всё было гораздо правильнее, здесь соблюдались законы, проявляли уважение к конституции. Действующая конституция! Для России это выражение — оксюморон, как «живой труп», «горячий снег» и «еврей-оленевод». Большинство населения в России проявляло интерес к своей родной конституции не больший, чем к плану эвакуации во время пожара.

Многого, оказалось, не хватает на прародине из того, что было на родине: бесед с соседями о Маркесе, Достоевском, диссидентских анекдотов на кухне под включённую музыку Вивальди, чтобы, не дай бог, не услышали с улицы.

А ещё не хватало «Голубых огоньков» и утренних первомайских демонстраций и многого-многого другого. песен у костров с отмороженными ногами, походов в ночное на шашлыки, сумасшедших застолий с множеством блюд в официально полуголодной стране. Единственное, чего задушевного мог позволить себе каждый уехавший, — это наш родной мат. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так матерился даже в российских деревнях, как матерятся наши эмигранты в тех странах, куда они уехали. Вот это настоящая ностальгия!

И они начали приглашать нас, известных бывших советских артистов, к себе, чтобы через нас прикоснуться вновь душою к своему былому, пылкому, юному прошлому!

Всё это я попытался объяснить Машиному шефу и тем самым поменять его мнение о том, что все русские сплошные коржики с хлястиками. Пару раз он согласно кивнул головой. Оказалось, английские слова мы с ним знаем примерно одни и те же. Только у него больше опыта их складывать в нужном порядке.

Он с интересом выслушал меня, сказал, что это для него информация новая и он будет над ней думать. Но теперь он понимает, почему русские девочки, которые работают в его элитном клубе, порой в перерыве между клиентами читают книжки! Это его не раз удивляло. А ещё он доставил мне истинное удовольствие, отметив, что среди моих зрительниц в зале много молоденьких и хорошеньких.

Я ненароком подумал, что он решил взять меня в долю по вербовке и отбору «товара» для его клуба среди моих поклонниц.

Слава богу, ошибся.

Оказалось, он попросил Машу о встрече со мной, чтобы сделать мне подарок. Ведь за поимку «кавказца» его стали уважать не только в кругах авторитетных, но и в государственных. Он считал неблагородным остаться неблагодарным по отношению к тому, кто так яро пытался защитить от порчи его драгоценнейший товар — Машу!

Много я получал подарков за свою некороткую жизнь, но этот хранится у меня по сей день среди других ценнейших. — нет, не подарков, наград! Рядом с орденом Славы 3-й степени, медалью «Ударный стройотрядовец» и школьным значком ГТО. Конверт, который мне вручил Машин босс, я приравнял к наградам и медалям. Учитывая традиционное всенародное израильское скупердяйство, это был очень щедрый подарок: в конверте лежал сертификат на бесплатное пожизненное посещение его клуба! Причём VIP-зоны, куда допускаются далеко не все… VIP-зона в элитном клубе — это круто! А ещё к сертификату была приложена визитка с адресом компании с суперудлинёнными лимузинами, которая в случае, если я прилечу специально для посещения клуба, обязана была по звонку и паролю, указанному в карточке, прислать за мной в аэропорт лимузин и отвезти в клуб за полцены!

Я чуть не спросил: за полцены лимузина?

На концерт Машин шеф, естественно, не остался. На прощание мы с ним снова обнялись, не менее тепло, чем представители двух братских народов бывших советских социалистических республик.