моему народу дашь? Сколько же ты капиталу дашь?» Он говорит: «Капиталу могу я дать – облегчение народу Марфидиному-царевниному, чтобы три года никакого налогу не платить!» – «Это можешь ты дать?» Саня отвечает: «Могу». – «Где же ты такой капитал возьмешь?» Отвечает Саня: «Это не твое дело. Где бы я такой капитал ни достал, а только могу предоставить этот капитал по частям».

И вот они сговорились так, подписями обязались. «Можете, – говорит Саня, – часа через три по капитал приехать».

Марфида-царевна через три часа отправляет дядьку с конвоирами по капитал.

А Саня со старухой зашли на базар, [он] взял купил три куля. Старуха зашла в свою избушку, налаживат обед, а Саня остался на дворе, куль раскрыл и давай плевать да харкать – посыпалось золото-серебро прямо в куль! Нахаркал он, наплевал куль и приниматся за второй. И таким же порядком приниматся за третий.

В ту пору старуха в окно-то и увидала, что он плюет, и догадалась: вот откуда у него золото-серебро сыплется! <...>

Старушка как смекнула, откуль он деньги берет, взяла и, как она была знакома Марфиде-царевне, написала писульку, что смотрите, Марфида-царевна, смекайте, капитал у него в роте.

Приезжает дядька по капитал с конвоирами отвозить ее капитал: «Распишитесь в получении!»

Дядька расписался, заведующий расписался. «Ничего, можете брать».

Конвоиры поднять не могут эти кули. Заведующий заскочил помогать и дядька тоже – не могут поднять. Саня сам заскочил, на них долго любовался. Кой уж как их двенадцать человек было, один куль на тележку зворотили, а два-то куля, думали, отсыпать надо, и отсыпать некуда.

Саня посмотрел-посмотрел, взял одной рукой, приподнял и со всего маху на тележку бросил.

Приезжают с капиталом, дядька сразу же и предъявил Марфиде-царевне что ты идешь не за худого человека, ты идешь за богатыря: «Мы, двенадцать человек, не могли поднять, а он одной рукой поднял да положил».

Давай капитал считать они – весь пересчитали: на три года хватит, чтоб народу без налога жить, да еще в остатке останется.

Давай везде объявления посылать: по газетам было, по церквам молебны пели, все Марфиду-царевну прославлять стали. Сделался торжественный праздник.

Она, баушка, все-таки эту записку послала. Марфида-царевна эту записку прочитала: «Да! Вот как! У него капитал весь в роте, весь в брюхе сидит!»

Пишет Марфида-царевна опять письмецо, отправляет конвоира, чтоб явился с женихом, только разговор будет о свадьбе. Послала пару лошадей за ними, жених с баушкой явились. Собрала она всех гостей, Марфида-царевна. Ковды они заявляются, она встретила жениха будто с радостью. Наладила разные там закуски, и прикуски, и напитки, и наедки. Прямо перед Санею наладили одну тарелку рвотного, чтоб его рвало, а другую – сонного порошка.

И вот когда явился Саня, приняли его, посадили хорошо за стол, и наливат Марфида-царевна рюмочку себе и рюмочку ему, и предлагат, что вот выпьем, Саня, по рюмочке и поздравим всех. Выпили. Все гости, все войска закричали: «Ура!» И вот пошла: «Гости, закусите!»

Он выпил рюмочку, что-то ему так лихо сделалось! Как кусочек закуски закусил – и пошло его рвать, полоскать! И до того рвало, что вырвало этот куричий потрох. Марфида-царевна сгребла его и съела.

Саня был без памяти. В то же время она предложила ему: «Что с тобой, Саня, сделалось? Давай ишо выпей!» И наливат из другой бутылки сонного порошка. Дали сонного порошка, и он упал и уснул, крепким сном спал. Товды Марфида-царевна своим слугам говорит: «Что хотите, то и делайте с ним – вот и жених мой! Я сейчас сама богата буду: харкну – золото будет, плюну – серебро!»

И давай объявление народу писать, что теперь вечно народ не будет налогу платить, пока Марфида- царевна жива, а его [Саню] взять, разорвать и бросить!

Дядька присудил, пожалел его: «Чем мы такого молодого человека разрывать будем, лучше его на помойку выбросим там он все равно задохнется и предадут его тело». Помойна-то яма только что была вычищена на четыре сажени.

Он, ковды бросили его, донизу не долетел и пробудился, да ногами как-то за перекладину и поймался. <...> Взглянул он кверху – будто две звезды сияют – это дырочки в помойной яме. Вот он давай-ка выбираться. Все-все перекладины были целы, и выбрался он понемногу.

Он прислушался: у Марфиды-царевны гулянка идет, пенье, музыка, радуются, что извели одного жениха.

Он вылез в этот сад, как раз садовник его поймал. Он его стал, садовника, просить: «Ты, дедушка, направь меня, выпусти по какому-нибудь другому ходу, я тебе заплачу». [Садовник]говорит: «Раз ты мне заплатишь, я тебе укажу дорогу и ворота отворю».

[Саня] вытащил двенадцать червонцев золотых, показал, и он, старик, согласился, выпустил его: «Иди, только не блуди!»

Вот он шел-шел, вошел в другой город. В другом городу походил, походил, плюнет – нету серебра, харкнет – нету золота! Марфида-царевна это похитила! Как же теперь добыть?

Пошел он из городу – степушка небольшая и чащица. Что-то три человека суетятся. Это три мужичка пошли из городу и нашли находку. Одна находка – бочоночек, друга находка – ковер, третья – бич. И никак не могут разделить эти находки. Были у них трубки. Дак трубками друг друга исколотили. Эти мужички были люди неграмотны, темные. На этом бочонке была надпись надписана, надрезана: «Тулок разоткни и туда пореви. Сколько тебе войсков надо, столько войсков и появится». На ковре написано: «Ковер-самолет. Садись на него и тряхни, и, куды скажешь, туды он и полетит». На биче написано: «Ежли три раза наотмашь ударить кобылицу с наговором: „Была кобылица, [сделайся девица] – сделается девица'. А ежли девицу жгнуть три раза с приговором: „Была девица – будь кобылица', – то так и будет».

Он подходит, Саня-то, все прочитал и дело-то все смекнул. «Ребята, – говорит, – бросьте вы, – говорит, – драться, бросьте эту находку, я вам разделю. Вырубайте-ка прутья да гните лучки из прутьев, а я буду делать стрелки». Сделал три стрелки. «Вот так я теперь натяну да стрелю. Котора стрелка дальше улетит, тот получит бочонок, ближе котора улетит, тот получит ковер, а еще ближе котора улетит, тот получит бич».

Ну, у его как силенка была, он их и пустил, они, может, на версту улетели, эти стрелки. Он в это время бочонок подбират, бич за пояс затыкат, сел на ковер-самолет: «Ну-ка, ковер-самолет, лети к Марфиде- царевне в ограду!»

И улетел.

Те искали, искали, когда пришли – на этом месте никого не нашли.

Он туды! Возле Марфиды-царевны дворца сел, бочоночек отворил: «Ну-ка, из бочоночка выскакивайте, пятьсот человек войску!»

Эх, полезли из бочонка солдаты – только дым пошел! Вылезают и все во фрунт становятся. Ковды выскочили и спрашивают: «Что прикажете?» Распорядился: «Снять Марфиды-царевны часовых и своих поставить!»

И себе оставил вестового, написал записку и посылат к Марфиде-царевне.

Та сном-духом не знат, что часовые ее сняты, сменены. Явился солдатик. Она думает, что ее. Он ее требует к Сане в палатку, а тот раскинул палатку – на расправу.

Она сразу руку-то узнала: «Ох! Это Санька! Как же он жив остался? Я ведь велела разорвать его да бросить, а они его целиком бросили!»

Ну, ответ дожидатся солдат. Она пишет, что сейчас явится. Берет дядьку и на паре <...> подкатыват. Он поздоровался с ней – она кланяется: «Здравствуйте, Александр Иванович!» – «Здравствуйте, Марфида-царевна!» – «Где же вы, – говорит, – Александр Иванович, так долго были?» – «Да долго ли, коротко я был, но только очень хорошо вы со мной доспели. – Очень благодарит их. – Теперь, – говорит, – надо с вами письменно делаться. Вот, – говорит, – распишитесь: такого-то числа мне с вами законный брак принять».

Она говорит, Марфида-царевна, посылат дядьку: «Идите за меня распишитесь». Он на то ей отвечат: «Тут должен не дядька расписываться, а сама ты! Дядька уж расписывался. Вот она, роспись-то, у меня в кармане, а вот теперь ты распишись».

Она как подошла расписываться, он схватил ее за горлец да об пол, ей тошно стало, ее и вырвало, этот