форме черешен, сочные и сладкие, как свежая морковка.

Но дети не смогли съесть много: уж слишком все это было сытное. Уилл хотел воздать должное гостеприимству хозяев, но ему кусок в горло не лез: он лишь выпил молока и пожевал тонких, чуть подсушенных хлебцев, смахивающих на индийские или мексиканские лепешки. Этой простой снеди ему вполне хватило, чтобы подкрепиться. Лира попробовала всего понемножку, но и она, как Уилл, вскоре поняла, что довольно будет самой малости.

Мэри хоть и с трудом, но сумела удержаться от расспросов. Эти двое прошли через суровые испытания, и время говорить о них еще не настало: сначала путешественникам надо было восстановить силы. Так что пока она ответила на их вопросы о мулефа, вкратце рассказала, как сама очутилась в этом мире, а потом, заметив, что дети клюют носом и глаза у них слипаются, оставила их отдыхать под сенью дерева.

– Вам больше ничего не нужно делать – спите спокойно, – сказала она напоследок.

Стоял теплый, спокойный день, и стрекот сверчков нагонял дремоту. Всего минут через пять после того, как их чашки опустели, Уилл с Лирой заснули крепким сном.

– Они разнополые? – с удивлением спросила Аталь. – Но как это можно увидеть?

–  Очень просто, – ответила Мэри. – Их тела разной формы. И двигаются они по-разному.

– Они ненамного меньше тебя. Но шрафа вокруг них совсем чуть-чуть. Когда он появится по-настоящему?

–  Не знаю, – сказала Мэри. – Думаю, скоро. Я не знаю, когда он у нас появляется.

– И колес у них нет, — сочувственно заметила Аталь.

Они вместе пололи огород. Мэри соорудила себе мотыгу, чтобы не нагибаться; Аталь работала хоботом, так что их беседа то и дело прерывалась.

– Но ты знала, что они придут, — снова начала Аталь.

– Да.

– Тебе сказали палочки?

–  Нет, – ответила Мэри и покраснела. Как ученому, ей не очень-то приятно было признаваться даже в том, что она ищет совета у «И цзин», а тут дело обстояло еще хуже. – Это была ночная картина, – решилась она.

Так мулефа называли сновидения. Специального слова для этого у них в языке не было, но сны они видели очень красочные и относились к ним весьма серьезно.

– Ты не любишь ночные картины? — спросила Аталь.

– Да нет, люблю, просто раньше я в них не верила. Но я так ясно увидела эту девочку с мальчиком, и какой-то голос сказал мне, чтобы я готовилась их встретить.

– Что это был за голос? Как ты его слышала, если не видела, кто говорит?

Аталь трудно было представить себе речь без движений хобота, которые делали ее четкой и определенной. Остановившись на грядке с бобами, мулефа посмотрела на Мэри с большим любопытством.

– Ну почему же, видела, – ответила Мэри. – Это была женщина или кто-то похожий на женщину из моего народа. Старейшина, но при этом совсем не старая.

Старейшинами мулефа называли своих предводителей. Мэри видела, что Аталь искренне заинтересована.

– Как это – старейшина, но не старая? — спросила мулефа.

– Это или-слово, – ответила Мэри. Удовлетворенная, Аталь взмахнула хоботом.

Мэри продолжала, старательно подбирая слова:

– Она сказала мне, что я должна ожидать детей, и когда они придут, и откуда. Но не сказала, зачем. Мне надо просто смотреть за ними.

– Они раненые и усталые, – сказала Аталь. – Они остановят уход шрафа?

Мэри с тяжелым чувством подняла взгляд. Ей даже не нужен был телескоп – она и так знала, что частицы-Тени стремятся вдаль еще быстрее прежнего.

– Надеюсь, – сказала она. – Только не знаю, как.

Ранним вечером, когда мулефа разожгли костры, чтобы приготовить ужин, а на небе загорелись первые звезды, в поселок прибыли несколько чужаков. Мэри умывалась в хижине; заслышав стук колес и возбужденный гомон, она поспешила наружу, вытираясь на ходу.

Уилл с Лирой проспали полдня и только теперь зашевелились: их разбудил шум. Лира, еще полусонная, села и увидела Мэри: женщина беседовала с пятью или шестью мулефа, которые окружили ее, явно очень взволнованные. Однако девочка не могла понять, сердятся они или радуются. Заметив ее, Мэри прервала разговор.

– Лира, – сказала она, – произошло что-то странное… они нашли какую-то диковину, и… Я не понимаю, что это такое… Надо пойти посмотреть. Это примерно в часе ходьбы отсюда. Я постараюсь вернуться поскорее. Берите там, у меня в доме, все что захотите: я не могу ждать, они очень волнуются…

– Ладно, – сказала Лира. Она еще плохо соображала со сна.

Мэри посмотрела под дерево. Уилл тер глаза.

– Я правда не задержусь, – повторила она. – А с вами останется Аталь.

Предводитель нервничал. Мэри быстро кинула ему на спину стремена и уздечку, извинившись за неловкость, и тут же оседлала его. Группа снялась с места и покатила к ближайшему повороту.

Они двинулись в новом направлении – к северу вдоль холмистой гряды, повторяющей линию берега. Прежде Мэри никогда не ездила в темноте и теперь убедилась, что для этого нужно еще больше самообладания, чем для езды днем. Пока они поднимались, Мэри видела слева, довольно далеко, блеск луны на поверхности моря, и в этом серебристом мерцании чувствовалось что-то одновременно холодное, скептическое и удивленное. Впрочем, удивление было в ней самой, скептицизм – во внешнем мире, а холодок – в обоих.

Порой она поднимала глаза и нащупывала телескоп в кармане, но чтобы воспользоваться им, необходимо было сделать остановку. Однако мулефа явно торопились: Мэри понимала, что любая задержка была бы им неприятна. После часа стремительной езды они свернули с каменной дороги на узкую тропку, которая тянулась в высокой, по колено, траве мимо рощи колесных деревьев к холмистой гряде; море осталось у них за спиной. Весь пейзаж был залит лунным светом; впереди горбились широкие лысые холмы с редкими расселинами, по которым в окружении деревьев бежали небольшие ручьи.

К одной из таких расселин и направилась группа. Когда они повернули, сбросив скорость, Мэри слезла и пошла дальше пешком; бок о бок с муле-фа она перевалила через холм и спустилась в лощину.

Она слышала, как журчит ручей и шелестит травой ночной ветерок. Слышала, как тихо шуршат колеса, – земля под ними была ровная, хорошо утрамбованная – и как мулефа тихо переговариваются впереди. Потом они остановились.

На склоне холма, всего в нескольких шагах от них, Мэри заметила одно из окон, проделанных чудесным ножом. Оно напоминало вход в пещеру, потому что лунный свет проникал в него, и казалось, что глядишь в глубь холма; но это впечатление было обманчивым. И оттуда, один за другим, появлялись духи.

Мэри почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Усилием воли она стряхнула с себя оцепенение и схватилась за ближайшую ветку: ей нужно было убедиться, что физический мир еще существует и она по-прежнему является его частью.

Затем она подступила ближе. Тут были старики и старухи, дети, женщины с младенцами на руках, люди и другие создания; все гуще и гуще текли они из мрака на свет реальной луны – и исчезали.

Это было поразительное зрелище. Сделав несколько шагов в этом мире травы, воздуха и серебристого света, они озирались по сторонам – на лицах их был написан такой восторг, какого Мэри не видела еще ни разу в жизни, – и протягивали вперед руки, будто пытаясь обнять всю вселенную; а потом, словно были сотканы из тумана или дымки, просто рассеивались, становясь частью земли, росы и ночного ветерка.

Некоторые из них поворачивали к Мэри, точно хотели сказать ей что-то; они касались ее руками, и она