В золотистом мерцании вырисовалась облаченная в плащ фигура Метатрона, и он сразу увидел все: двух деймонов, припавших к камням, женщину в нимбе из Пыли и лорда Азриэла… который мгновенно прыгнул на него, обхватил за талию и попытался опрокинуть наземь. Но руки у ангела остались свободными, и он осыпал тело и голову лорда Азриэла градом ударов: под этими тяжелыми, неистовыми ударами затрещали ребра нападающего, из его легких вылетел весь воздух и он едва не лишился чувств.

Однако он крепко прижимал крылья ангела к его туловищу. А несколько секунд спустя миссис Колтер втиснулась между этими плененными крыльями и схватила Метатрона за волосы. Он обладал громадной силой – это было все равно что держать за гриву брыкающегося коня. Ангел бешено мотал головой; женщину швыряло из стороны в сторону, и она чувствовала, как напрягаются, пытаясь обрести свободу, его огромные сложенные крылья.

Деймоны последовали примеру людей. Барс сомкнул челюсти на ноге Регента, а золотая обезьяна вцепилась в край ближайшего крыла и трепала его, выдирая перья, но это только разжигало ярость ангела. Внезапно он сделал могучий рывок и высвободил одно крыло.

Миссис Колтер ударилась о скалу; на миг это оглушило ее, и она разжала руки. Метатрон сразу же вскинулся снова, маша свободным крылом, чтобы стряхнуть с него золотую обезьяну, но хватка лорда Азриэла не ослабла – наоборот, теперь человеку было даже удобнее держать ангела, потому что в его объятиях осталось лишь туловище с одним крылом. Лорд Азриэл стремился сжать это туловище как можно сильнее, чтобы затрещали ребра, и тем самым лишить Метатрона возможности дышать. При этом он терпеливо сносил свирепые удары, которые сыпались на его голову и шею.

Но они постепенно начинали сказываться. И пока лорд Азриэл следил за тем, чтобы не потерять опоры среди камней, на его затылок обрушилось что-то увесистое. Когда Метатрон совершил рывок в сторону, он успел схватить обломок скалы величиной с кулак и теперь со всего маху опустил его на голову лорду Азриэлу. Человеку показалось, что его череп раскололи пополам, и он понял, что второй удар убьет его на месте. Едва не теряя сознание от боли – она была еще мучительней оттого, что он прижимался головой к боку ангела, – он упорно не разжимал объятий; кости его правой руки трещали под пальцами левой, а ноги, скользя по осколкам, искали надежную опору.

И когда Метатрон высоко поднял окровавленный камень, маленькая золотая фигурка метнулась вверх, точно язык пламени к кроне дерева, и обезьяна вонзила свои зубы в руку ангела. Он выронил камень, и тот со стуком покатился по склону, а Метатрон замахал рукой, чтобы избавиться от деймона; но золотая обезьяна держалась зубами, когтями и хвостом, а затем миссис Колтер прижала к себе огромное белое бьющееся крыло и сковала его движения.

Метатрон очутился в плену, но он по-прежнему был цел и невредим. И до края бездны было еще далеко.

А лорд Азриэл слабел с каждой секундой. Весь в крови, он отчаянно пытался сохранить сознание, но оно словно ускользало все дальше и дальше. Он чувствовал, как трутся друг о дружку кости его черепа; он буквально слышал это. Все его мысли куда-то разбежались, оставив только одну: держись и тяни вниз.

Тут миссис Колтер нащупала лицо ангела и впилась пальцами прямо ему в глаза.

Метатрон закричал. Из-за огромной пропасти откликнулось эхо, и крик ангела поскакал от утеса к утесу, умножаясь и затихая. Это заставило бредущих вдалеке духов остановиться и поднять глаза.

И Стелмария, снежный барс, чье сознание мутилось вместе с сознанием лорда Азриэла, сделал последнее усилие и прыгнул, норовя вцепиться ангелу в горло.

Метатрон упал на колени, потянув за собой миссис Колтер. Перед ней мелькнули налитые кровью глаза лорда Азриэла. Она кое-как приподнялась, сжимая бьющееся крыло, и схватила ангела за волосы, чтобы закинуть его голову назад и обнажить горло для зубов снежного барса.

А лорд Азриэл тем временем тащил ангела назад, все дальше и дальше, оступаясь и спотыкаясь о камни, и золотая обезьяна прыгала с ними, кусая, теребя и царапая, и они уже почти достигли края; но тут Метатрон напрягся и последним усилием широко распростер крылья – точно гигантские белые паруса, бьющиеся и хлопающие под порывами ветра, – и миссис Колтер отлетела в сторону, а Метатрон выпрямился во весь рост, и крылья его били все сильнее и сильнее; вот он уже оторвался от земли – однако лорд Азриэл, слабеющий с каждым мгновением, все еще не отпускал его. Пальцы золотой обезьяны переплелись с волосами ангела, и она не собиралась их разжимать…

Но край пропасти остался позади. Они поднимались. Еще немного – и лорд Азриэл упадет, а Метатрон вырвется на свободу…

– Мариса! Мариса!

У миссис Колтер, упавшей рядом со снежным барсом, звенело в ушах, но она услышала крик лорда Азриэла – и тогда мать Лиры встала на ноги, нащупала прочную опору и прыгнула что было сил, швырнув себя на ангела, на собственного деймона и своего умирающего возлюбленного, вцепилась в огромные машущие крылья и увлекла весь этот живой клубок за собой в бездну.

Скальные мары услышали испуганный возглас Лиры и разом повернули к ней свои плешивые головы.

Уилл прыгнул вперед и полоснул ножом ближайшего из них. Он почувствовал легкий толчок в плечо: это Тиалис соскочил с него прямо на щеку самой крупной твари, вцепился в ее шкуру и прежде, чем она успела сбросить его наземь, вонзил свою шпору ей под челюсть. Рухнув в грязь, мара завизжал и забился в агонии; тем временем его собрат тупо уставился на обрубок своей лапы, а потом – в ужасе – на свою собственную лодыжку, за которую ухватилась его отрубленная кисть. Секунду спустя у него в груди уже торчал нож; Уилл ощутил, как рукоять оружия дрогнула раза три-четыре в такт ударам умирающего сердца, и выдернул его, не дожидаясь, пока падающий мара вывернет нож из руки.

Уилл услышал, как все остальные злобно вопят и клекочут, спасаясь бегством. Он знал, что Лира за его спиной невредима, но бросился в грязь с одной-единственной ужасной мыслью.

– Тиалис! Тиалис! – воскликнул он и, избежав укуса страшных челюстей, отпихнул в сторону голову самого крупного мары. Тиалис был мертв; его шпора сидела глубоко в шее летучей твари. Мара до сих пор дергался и щелкал зубами; Уиллу пришлось отсечь ему голову и откатить ее прочь, и только после этого он смог снять тело мертвого галливспайна с лишенной волос шеи.

– Уилл, – сказала Лира позади него, – посмотри сюда, Уилл…

Она не отрываясь глядела в хрустальный паланкин. Он уцелел, хотя поверхность хрусталя была сплошь покрыта пятнами грязи и крови убитых воинов, растерзанных скальными марами еще до того, как они заинтересовались своей случайной находкой. Паланкин лежал на боку среди обломков скал, а внутри его…

– Ой, Уилл, он еще жив! Но… бедный… Уилл увидел, как ее ладони легли на хрусталь: она хотела дотронуться до ангела и утешить его, потому что он был такой старый и испуганный – плакал, точно ребенок, и пытался забиться в самый дальний угол.

– Ему, наверно, ужас как много лет… я еще никогда не видела, чтобы кто-нибудь так мучился… ах, Уилл, мы ведь можем его выпустить?

Одним движением Уилл разрезал хрустальный кокон и сунул руку внутрь, чтобы помочь ангелу выбраться. Но древнее существо, безумное и немощное, только плакало и бормотало от боли и страха: съежившись, оно отпрянуло от Уилла, который своим вторжением напугал его еще больше.

– Не бойтесь, – сказал Уилл, – по крайней мере, мы поможем вам спрятаться. Выходите, мы ничего вам не сделаем.

Трясущаяся рука схватила руку мальчика и слабо сжала ее. Старик непрерывно то ли хныкал, то ли бормотал что-то нечленораздельное, скрипел зубами и судорожно теребил себя свободной рукой; но когда Лира тоже нагнулась, чтобы помочь ему вылезти, он сделал попытку улыбнуться и поклониться, и его древние глаза, едва заметные среди глубоких морщин, заморгали с невинным изумлением.

Вдвоем они помогли Ветхому Днями выбраться из его хрустальной клетки. Это оказалось нетрудно, поскольку он был легок, как бумага; и он пошел бы за ними куда угодно, ибо своей воли у него не осталось, а на простую доброту он откликался, как цветок на солнечное тепло. Однако под открытым небом у него не было защиты от ветра, и, к их отчаянию, он стал рассеиваться и таять. Через несколько мгновений он исчез совсем; последним, что осталось в памяти у детей, были его удивленно моргающие глаза и протяжный вздох, в котором слышалось глубочайшее и искреннее облегчение.