Ресторан больше походил на какую-то придорожную забегаловку. И хотя он сверкал чистотой и порядком, такой основной вещи, как уют, не наблюдалось. Какие-то нелепые искусственные цветы по углам, маленькая сцена в центре зала с монументальными портьерами. Если бы не сидящие за столиками арабы, можно было с уверенностью сказать, что ресторан – это пережиток второй мировой войны периода немецкой оккупации. Разве только нафталином не пахло.

«Удивительно, – подумал Енски, – Мона производит впечатление очень образованной и богатой женщины, а иногда выдает номера подстать дешевой уличной девке. Откуда с ее финансами любовь к такого рода заведениям?»

Брезгливо морщась, он нашел более-менее достойный столик и заказал холодный чай каркаде. Что-то он к нему пристрастился в последнее время. Шейх Хусейн утверждает, что ибискус весьма способствует мужскому здоровью.

В точно назначенное время появилась она. Алекс замер. Черные волосы подобраны в конский хвост. На руках позвякивают тончайшие золотые браслеты. На шее удивительной красоты обруч, который так же удивительно гармонировал с обручем на лбу. Одежда, перетекающая цветами перезревшего грейпфрута. На мгновение показалось, что все это он уже где-то видел. Но где? Енски вспомнил. Одеяние и украшения Моны полностью дублировали одно из изображений Клеопатры, что он видел в Британском национальном музее. В обстановке ресторана Мона смотрелась как золотой фунт среди медяков.

«Работаем на контрастах, – подумал он. – Женская тактика».

– Добрый день, дорогая, – поздоровался археолог.

Как истинный джентльмен он поцеловал руку даме и усадил ее за столик. С каждым движением Моны по залу разносился мелодичный перезвон от ее браслетов, а сама она распространяла какой-то теплый запах восточных благовоний и сладких цветов.

«Слишком тяжелый аромат, – отметил профессор. – Долго я так не выдержу в закрытом помещении. Обязательно разболится голова».

– Здравствуй, Алекс, – тихо поздоровалась девушка, опустив глаза в пол.

– Что случилось? Почему такая печальная?

– Я думаю, о том, что ты когда-нибудь уедешь, и я снова буду одна… – начала она.

– Девочка моя, я уеду скорее, чем ты думаешь. Работы на раскопе осталась максимум на пару недель. Сразу после Нового года закончим. И, уладив все формальности, я немедленно вылетаю в Лондон.

Он стал раздражаться. Песня про «я тебя люблю» уже слегка поднадоела. Одно дело, мило побеседовать с красивой девушкой, ни на что другое профессор уже просто не был способен и отлично отдавал себе в этом отчет. Другое дело, выслушивать заведомо ясную ложь. Хотя Алекс отметил, что когда он сказал про скорый отъезд, глаза Моны вышли из состояния вечного «анабиоза» и даже слегка расширились.

– Ты так скоро заканчиваешь работу? – переспросила она.

– Да, – просто ответил он и в свою очередь задал вопрос. – А почему тебя интересует моя работа?

– Меня интересуешь ты, а не твоя работа, – голос ее снова стал ватным и глухим.

В аромат восточных цветов грубовато вплелся душок мексиканских сериалов. Алекс вздохнул и чуть позволил показать свои истинные эмоции.

– Девочка моя, это очень глупо с твоей стороны утверждать, что ты любишь меня, – раздраженно начал он. – Понимаешь, из твоих слов можно сделать два вывода. Первый, это то, что ты сама себя обманываешь. Второй, ты обманываешь меня.

Алекс взял ее за подбородок и заглянул в глаза. Лучше бы он этого не делал.

Пустота.

Так бывает в ночном лесу. Когда идешь один, постоянно ощущая чье-то присутствие у себя за спиной. Но когда оборачиваешься… Обнаруживаешь позади себя пустоту. От этого становится действительно страшно.

Это для него уже было слишком.

Ему почему-то очень хотелось чуть-чуть придушить ее. Какая-то она была слишком яркая, слишком горькая и слишком холодная.

«Нет, – сказал он про себя, – южные женщины – это не мой идеал».

– Я никого не обманываю. Я просто хочу быть с тобой, – глухо сказала бездна.

Профессор даже встряхнулся.

– Мона, это невозможно. Понимаешь? Это противоестественно, – последнее слово он сказал по слогам. – У меня сын старше тебя.

– Ну и что? – равнодушно.

– Упрямая девчонка! – хлопнул себя руками по коленям профессор.

Официант принес заказ. Аппетита не было. Вяло поковырявшись в тарелке, он отложил вилку.

– А зачем ты сделала себе татуировку в виде Ока Гора? – как можно равнодушнее спросил Алекс.

Мона вспыхнула и громко, умоляюще зашептала:

– Ты только родителям не говори.

Алекс даже с первого раза не сообразил, о чем идет речь. Только через мгновение он понял, что все- таки находится в Египте, а не в продвинутой Англии, и здесь такого рода эксперименты над своим телом у женщин не приветствуются. Вот поэтому татуировка была сделана в столь укромном месте, чтобы родители не заметили, и чтобы подружкам можно было похвастаться.

– Не скажу, – торжественно пообещал археолог. – Хотя бы потому, что не имел чести быть им представленным.

– Но почему именно Уджат? – не унимался он.

Алекс хорошо помнил египетский пантеон богов и историю с Оком Гора. Если все упростить, то этот Глаз был даром Анубиса Гору. И это самое Око давало дар ясновидения и проникновения в людские души. Кроме всего прочего, предприимчивый Гор, затолкав в рот вышеупомянутый артефакт любимому и невинно убиенному папочке Осирису, чудесным образом оживил его. То есть, если совсем коротко, то это волшебное изобретение Анубиса дает дар ясновидения и воскрешения из мертвых. У Алекса заломило виски. Если девочка в курсе, а, учитывая то, что она учится на истфаке, обязательно должна быть в курсе этой истории, это значит, что Мона не просто так выбрала именно этот Знак.

– Просто, – начала она и замялась. – Это так романтично.

– И все? – недоуменно переспросил Алекс. Такого глупого ответа он просто не ожидал.

– Ну, мне кажется, что это очень красиво…

В общем, далее пошел какой-то бессвязный бред на различные возвышенные темы, которые никакому логическому анализу не поддавались. Алекс терпеливо слушал, думая тем временем про себя: «Удивительно! Мона полна неожиданных контрастов. То демонстрация материального фейерверка, то дешевые рестораны. С одной стороны родители, с другой – странная тяга к человеку, который, возможно, даже старше этих самых родителей. Если об этом рассказать Фрейду, он сам бы слег на кушетку».

Интуиция подсказывала ему, что эта женщина – мина замедленного действия. Он еще не мог дать точного ответа, что же его беспокоит, но был точно уверен, что не хочет этого выяснять. Слишком опасным ему казалось это предприятие, потому как спектр истинных мотивов ее поведения мог колебаться от невинной женской глупости до нестабильных истерических состояний.

«Все, – подумал Алекс, – пора прекращать этот карнавал».

Они еще немного побеседовали. Разговор шел вяло. В основном говорил Енски: о раскопе, о скором окончании экспедиции. Мона слушала и была задумчива.

Через некоторое время они вышли и у дверей ресторана попрощались. Девушка как-то грустно улыбнулась, коротко сказала «прощай» и, резко развернувшись, исчезла в толпе, даже не взяв такси.

«Хоть бы руки не себя не наложила, глупая».

Еда в ресторане была преотвратительная. Много специй, много жира, к тому же из кухни невыносимо натягивало запахами пищи. Алекс чувствовал себя лепешкой, которую друг Ходжи Насреддина пропитал запахом готовящегося мяса. Да, у шейха Хусейна в «Марсаме» готовят положительно лучше.

– Почтеннейшие! – обратился профессор к топтавшимся у входа «моджахедам». – По коням! Сначала в «Шератон». Мне нужно уладить кое-какие дела, а потом возвращаемся домой.

Он уселся в свой автомобиль. Шкафообразные охранники быстренько загрузились в разбитый джип,