теплом душе… Сашенька, ничто материальное не имеет большой ценности. Все, что действительно ценно — вне материи, вы подумайте об этом на досуге. Вы поймете, вы умная девочка, а я на вас возлагаю очень большие надежды.

И он отпустил ее, и она ушла. В коридоре дожидалась своей очереди Юля Гольдман; когда за ней закрылась дверь с табличкой «14», Сашка двумя руками принялась массировать лицо, растирать виски, мучить глаза.

Со вторым треком будет та же история, Сашка не сомневалась. Но сама мысль о том, что придется это слушать, почти сводила с ума.

Общеобразовательных предметов на втором курсе осталось очень мало. «Основы государства и права» Сашке не понравились: преподавательница была пожилая и вздорная, а сам предмет ничего общего не имел с процессом познания: это была экскурсия, очень поверхностная, по уголовному и гражданскому кодексу. Поток канцелярита, извергаемого преподавательницей, навевал на Сашку сон. В конце пары она на секунду задремала по-настоящему, и ей приснился Стерх, стоящий посреди аудитории с огромными ножницами в руках. Сашка проснулась; грянул звонок. Преподавательница смерила второкурсников презрительным взглядом и попрощалась до следующей лекции.

На следующей паре был английский, и занятия показались Сашке такими же бессмысленными и скучными, как и лекция по праву. Бесконечные грамматические конструкции, упражнения, которые предстояло делать в общей тетради, «знаки», которые предстояло сдавать каждый месяц; Сашке казалось, что время стоит. Это отчаянное ощущение посещало ее — правда, редко — в школе, особенно весной, особенно на собрании или на классном часе…

Выйдя в холл, она остановилась перед щитом с расписанием. Вокруг толпой стояли первокурсники, Сашке пришлось оттеснить какую-то зазевавшуюся девчонку, чтобы подобраться к щиту поближе. Вот как, физкультура три раза в неделю, да еще специальностью забито почти все учебное время: с Портновым, со Стерхом, индивидуальные занятия и групповые. И еще ведь самостоятельная отработка: параграфы, упражнения, Стерховские «пробы»…

Сашка выбралась из толпы и побрела вниз, в столовую.

Денис Мясковский сидел перед пустой тарелкой, разглядывая что-то вроде иллюстрированного журнала со многими яркими картинками — размытыми цветовыми пятнами. Сашка, стоя в очереди, слышала его разговор с Коротковым.

— Чего это у тебя? — спросил Андрей.

— Стерх выдал, — сказал Денис после паузы, вроде бы с неохотой. — А тебе разве нет?

— Мне книжку выдал, — Коротков почему-то смутился. — Обыкновенную книжку… хотя…

— Андрюха, наша очередь подходит! — крикнула от стойки Оксана. — Давай талон и тащи свой бульончик!

Чуть позже Сашка убедилась, что у Стерха и в самом деле был очень индивидуальный подход к каждому студенту. Оксана, Лиза, и Андрей Коротков учили «Введение в практику» по книгам, Костя — по распечатке, свернутой в рулон. Женя Топорко ходила с толстой тетрадкой. Еще у троих или четверых Сашка видела плееры, правда, кассетные. Но никто ни с кем не спешил делиться успехами — индивидуальные занятия с горбуном с первого дня стали закрытой темой на курсе. Табу.

— Итак, смысл — это проекция воли на пространство ее приложения. Он не абсолютен и зависит от выбора пространства и способа проекции. Самые талантливые из вас еще на первом курсе, работая с текстовым модулем, натыкались на обрывки смыслов. Но первый курс закончился! Теперь вы должны сознательно использовать текстовой модуль в качестве посредника между вами и доступным на данном этапе архивом смыслов. Теоретически вам может явиться что угодно, включая фрагмент наиболее вероятного будущего… До звонка тридцать секунд, может быть, у кого-то есть вопросы?

Сашка вздохнула. Теперь занятия с Портновым виделись ей совсем в другом свете. Пусть чтение текстового модуля казалось плаваньем в мутной воде, но на поверхности ждали мгновенные озаренья. Даже блоки упражнений, которые, перетекая одно в другое, образовывали в сознании сложнейший узор, приносили радость.

— Топорко, у вас есть вопросы?

— Н-нет…

— Хорошо. Все свободны, завтра индивидуальные занятия, староста, составьте список… Самохина, я вами доволен.

Портнов хвалил ее; она и сама чувствовала удовлетворение от этих занятий, зато уроки со Стерхом оборачивались все большей мукой.

Она не смогла осилить ни второй трек, ни третий. Стерх потребовал, чтобы она вернулась к первому; Сашке были неприятны эти занятия, и чем дальше, тем больше усилий ей приходилось тратить, чтобы просто подняться на четвертый этаж и войти в такую светлую, такую просторную четырнадцатую аудиторию.

Стрех мрачнел с каждым занятием. В его мягком голосе все чаще проскальзывало раздражение.

— Саша, я очень разочарован. С начала семестра прошло две недели, а вы… Такое впечатление, что вы сознательно саботируете мой предмет.

— Нет. Я…

— Я вам не угрожаю. Мне просто жаль… мне страшновато за вас. Я никогда не пишу докладные кураторам — по крайней мере, на протяжении семестра. Но зимой будет зачет. А результат зачета — это документ. Он в ведомости, он в зачетке, и тут уж куратор просто обязан отреагировать, я ничего не могу поделать.

Сашка закусила губу.

— Николай Валерьевич, — сказала сдавленным голосом, — а может быть, у меня на самом деле нет способностей? Просто я профнепригодна? Может быть, меня надо, — она запнулась, — меня надо просто отчислить, потому что толку не будет? Зачем вам студенты без способностей? Я ведь стараюсь, честное слово, но у меня не получается.

Горбун коснулся подбородка длинными, тонкими, белыми пальцами:

— Сашенька, выкиньте это из головы. Во-первых, вы способны, если вас зачислили. Во-вторых… надо честно учиться, а не мечтать о том, как вы будете лодырничать.

— Но я честно учусь, — сказала Сашка. — Всегда училась. И… я делаю, что могу.

— Нет, — сказал Стерх строже, его пальцы сложились «домиком». — Вы не решаетесь на внутреннее усилие. Ваши однокурсники давно уже вас обогнали, на курсе появились новые лидеры, Павленко очень неплохо работает, Гольдман, Коженников тоже… А вы слишком ограничены, вы сами себя загнали в рамки. Вся подготовительная работа — год напряженнейшей работы! — все пока насмарку… Кстати, вы думали о том, как решить нашу деликатную проблему?

— Что, прямо здесь и сейчас? — спросила Сашка, не удержавшись.

— Не сейчас, — Николай Валерьевич улыбнулся, будто говоря: прощаю тебе эту дерзость, дурочка, понимаю, что ты не в себе. — Но чем скорее, тем лучше. Для вас, Саша.

Ласточек не было. Сашка долго стояла посреди двора, глядя в ясное сентябрьское небо. Пролетел воробей, а выше, над редкими облаками, пролетел самолет. Сашка представила себе, как она сидит в кресле, глядя в иллюминатор, а внизу плывет лоскутное одеяло земли с полями, лесами, озерами и крохотным населенным пунктом — городишкой под названием Торпа. Сверху его и разглядеть-то, наверное, трудно.

Самолет улетел, а Сашка осталась. Пригревало солнце, но с лип на Сакко и Ванцетти уже вовсю осыпались листья. Зачет был где-то далеко, за дождями, за снегами, но он был неотвратим.

Сашка побрела на почту. Вернее, она побрела куда глаза глядят, но ноги привели ее на почту, она заказала междугородний разговор и через минуту стояла в душной кабинке с пластмассовой трубкой в руках.

— Алло, — сказал мужской голос.