попался… Даже ты, Цезарь, про которого говорят, что обмануть тебя невозможно, ибо боги всё тебе открывают и всех людей ты видишь насквозь, даже ты смотришь на меня, как будто я мог, как будто осмелился…»
Тут Фениксу пришлось посмотреть в глаза Августу, и он вдруг увидел, что волк — раненый, что перед тем, как прыгнуть и перекусить горло, он глядит на тебя с обидой и разочарованием. И Феникс якобы мгновенно сообразил, что его заранее приготовленного ответа не достаточно, что если он хочет
«Не надо на меня так смотреть! — воскликнул Феникс. — Да, десятки, может быть, сотни раз я спал с Юлией! Но мысленно! В воображении, которое ничем не удержишь. В мечтах, которые даже боги не могут отнять. Я любил ее и страдал, понимая, что она для меня недоступна. Потому что она мужняя жена и твоя, Цезарь, дочь, а я не Юл и не Гракх, чтобы покушаться на святое. Потому что она до меня никогда не опустится. А если вдруг снизойдет, то это будет уже не Юлия, не дочь Августа, а какая-то другая женщина, которую я, может быть, скоро начну презирать, потому что она себя не достойна… Я вытравливал из себя любовь! Я стал писать поэму, в которой, да, издевался над всеми влюбленными, над любовью как таковой, над самим собой в первую очередь… Тебе меня не понять. Тебя боги иначе устроили. И перед тем, как ты меня уничтожишь, что ты хочешь, чтоб я еще тебе рассказал?»
Август молчал. Глаза его уже не были желто-зелеными. Они стали серыми, как обычно. И не был он теперь похож ни на волка, ни на птицу, ни на рыбу. Август стал человеком. И человек этот устало ответил:
«Больше ничего не хочу».
Цезарь с трудом поднялся со стула, погладил колени, расправил несколько складок на тоге и мимо Феникса направился к выходу из комнаты.
Но перед тем, как раскрыть дверь, обернулся и произнес:
«И всё-таки ты мне солгал. Причем солгал дважды. Во-первых, ты спал с Юлией. Не знаю когда, но это случилось…А во-вторых, ты не сможешь ее ненавидеть, потому что ты убедил себя в том, что ты ее любишь… Меня и вправду нелегко обмануть. Многих людей я действительно вижу насквозь. Таких, как ты, — до самого донышка».
Феникс не успел ответить, ибо Август распахнул дверь и вышел из комнаты.
Феникс остался стоять возле стола.
Через какое-то время в комнату вошел преторианский трибун и велел освободить помещение. Так и сказал:
«Освободи помещение. У нас много работы».
Феникс вышел в прихожую. Там теперь прибавилось народу. На скамьях вдоль стен сидели какие-то люди, среди которых Феникс узнал Корнелия Сципиона и одного из Юлиных щеголей. У двери стоял Фабий Максим, который и в этот раз сделал вид, что не узнает Феникса, скользнув по нему безразличным взглядом.
Фабий подал знак Сципиону, и вместе они вошли в комнату трибуна, прикрыв за собой дверь.
Феникс некоторое время стоял посреди прихожей, ожидая распоряжений. Но их не последовало. Охранники-германцы исчезли. Два преторианца у выхода на Феникса не обращали никакого внимания.
Через некоторое время Юлин щеголь попытался задать Фениксу какой-то вопрос. Но один из солдат тут же сердито скомандовал:
«Отставить разговоры!»
И, глядя на Феникса:
«Некому тебя провожать. Сам иди отсюда». — Преторианцы никогда не отличались учтивостью.
Феникс вышел на двор казармы, а со двора — на Марсово поле. Он, было, решил пешком добираться до виллы, но, пройдя с полстадии по Фламиниевой дороге, развернулся и чуть ли не побежал в сторону Виминала.
Разбудив привратника и ворвавшись в дом Вардия, он еще в прихожей стал рассказывать о ночном задержании, о беседе с Августом. Гней Эдий, не прерывая его возбужденного рассказа, сам снял с него верхнюю одежду, бережно довел до триклиния, уложил на ложе, знаками велев спальнику — тот был понятливым — никого из прочих слуг не будя, подать вина и закусок. А Феникс рассказывал и повествовал, с навязчивыми подробностями описывая внешность Августа, его глаза и свои чувства, которые он под его взглядом испытывал. И время от времени, прерывая рассказ, благодарил друга за то, что тот ему сообщал обо всех похождениях Юлии и о безумствах ее компании. «Если бы не ты, — повторял Феникс, — я бы не выпутался. Ты меня спас своими предупреждениями. Ты меня вооружил правильными словами. И когда грянул гром, когда стали бить молнии, я уже знал, как мне от них защититься. Лгать ему бесполезно. И, значит, надо выложить ту про себя правду, за которую он меня не осудит… Надо было, оправдываясь, петь ему гимны. Как с богом без гимнов общаться?! И я эти гимны заранее обдумал и неплохо исполнил, дав сначала превратить себя в дерево, а потом это дерево снизу поджег и стал распаляться… Он мне явился сущим Протеем. И мне пришлось стать Протеем. Я ему так вдохновенно лгал, что сам верил в каждое слово… Да, мне не удалось обмануть его до конца… Но думаю, он понял, что я его не боюсь. Потому что мне
Гней Эдий всё это смущенно выслушивал.
А когда рассвело, велел запрячь повозку и повез Феникса на его подгородную виллу. Вилла была окружена отрядом пожарных вигилов. Старший из них сообщил, что ночью была совершена попытка поджечь Фениксову усадьбу. Слава великим богам, слуги не утратили бдительности и вспугнули злоумышленников. Слуги же вызвали вигилов. По распоряжению городского префекта отряд вигилов в составе десяти человек будет теперь круглосуточно охранять усадьбу. Фениксу рекомендовано до особого распоряжения не покидать виллу, во избежание провокаций, которые могут быть организованы против него в других местах: в Городе и за его чертой.
Так объяснил старший вигил. И он же предложил Вардию поскорее вернуться в Рим.
При прощании с другом Феникс вручил ему медное колечко, которое некогда подарила ему Юлия, и попросил:
«Выкини его в реку с моста. Я его давно снял. Но выкинуть не удосужился. А теперь, видишь: я, похоже, под домашним арестом. Выброси его за меня».
Гней Эдий погладил печатку на своей руке и вновь покинул меня. А когда вернулся, сообщил, что велел работникам приступить к подрезанию лоз.
И продолжал рассказывать:
V. В ночь на майские иды были арестованы и доставлены к преторианцам многие «заговорщики» — так теперь именовались Юлины адепты. Многие, но не все. Как оказалось, некоторые успели бесследно исчезнуть: например, двое из Юловых «разноцветных», а также жрецы Гай Цезий и Публий Карнулкул.
Далее. Ни Гракха, ни Юла Антония, ни Фебы, ни тем более Юлии никто у преторианцев не видел. О них ходили разные слухи. Одни шептались, что все они схвачены и помещены в темницу под Белым домом — она там была, своего рода подземная эргастула. Другие возражали, что в подземелье содержится лишь Антоний, а Юлию и Фебу заключили на женской половине дворца и там допрашивают; чуть ли не Ливия ведет допрос. Третьи говорили, что «главных заговорщиков» распределили по домам четырех ближайших друзей Августа — Фабия Максима, Сея Страбона, Пизона Старшего, Квинтилия Вара — и те их сторожат до особой команды. Четвертые утверждали, что Семпроний Гракх у себя на дому был допрошен то ли префектом претория, то ли самим Цезарем Августом, а после был выпущен под залог. Рассказывали все по-разному.
Что же до остальных
