— Душевная болезнь, — печально сказал клиент.

— Точно.

Некоторое время он молчал. Наконец, он поднял на нее глаза, чистые и ясные. Он улыбнулся и без гнева и надежды в голосе сказал:

— Большое спасибо, мисс Лилач. Жаль, что я отнял у вас время.

— Подождите, — сказала она.

Возможно он и простак, но явно не сумасшедший. Он даже не выглядит невротиком. Просто — человек в отчаянии.

— Не нужно сдаваться так легко. Я не говорю, что у вас нет причины. Вы утверждаете, что хотите избавиться от наркотиков, а доктор Хабер дает вам большие дозы фенобарбитала, больше, чем вы принимали сами. Возможно, мы организуем расследование. Хотя я очень в этом сомневаюсь. Но защита прав человека — моя специальность, и я хочу убедиться, что они здесь не нарушены. Вы ведь еще не объяснили мне ваш случай. Что делает доктор?

— Если я расскажу вам, — с печальной объективностью сказал клиент, — вы решите, что я спятил.

— Откуда вы знаете?

Мисс Лилач не поддавалась внушению — прекрасное качество в юристе — но знала, что заходит в этом слишком далеко.

— Если я расскажу вам, — тем же тоном продолжал клиент, — что некоторые из моих снов воздействуют на реальность, а доктор Хабер это обнаружил и использует мою способность в своих целях без моего согласия, вы решите, что я спятил, не так ли?

Мисс Лилач некоторое время смотрела на него, опираясь подбородком на руку.

— Что ж, продолжайте, — наконец, сказала она резко.

Он правильно догадался, о чем она подумает, но будь она проклята, если она с этим согласится. И что с того, даже если он сумасшедший? Кто может жить в этом мире и не сойти с ума?

Он с минуту смотрел на свои руки, очевидно, стараясь собраться с мыслями.

— Видите ли, — сказал он, — у него машина, изобретение, как ЗЭГ, которое анализирует мозговые волны и руководит ими.

— Вы хотите сказать, что он безумный ученый с адской машиной?

Клиент слабо улыбнулся.

— Я так выразился? Нет, мне кажется, у него очень хорошая репутация, как у исследователя, и он искренне хочет помочь людям. Я уверен, что у него нет намерения повредить мне или кому-нибудь другому. Мотивы у него благородные.

Встретив на мгновение разочарованный взгляд Черной Вдовы, он запнулся.

— Машина… Не могу сказать, как она действует, но он использует ее, чтобы держать мой мозг в же- стадии, так он это называет. Этот термин обозначает особый сон, когда человек видит сновидения. Он отличается от обычного сна. Хабер гипнотически усыпляет меня, потом включает машину, и я сразу же начинаю видеть сон. Обычно так не бывает. Так я это понимаю. Машина обязательно заставляет видеть сны. Я думаю, она их усиливает. И затем я вижу во сне то, что он мне внушил.

— Гм. Похоже на несложный метод стандартного психоаналитика, чтобы анализировать сны. Но вместо этого он внушает вам под гипнозом содержание снов? Следовательно, я заключаю, что он по какой- то причине погружает вас в состояние, в котором вы видите сны. Установлено, что под гипнозом человек может сделать почти все, даже если бы в нормальном состоянии сознание ему не позволило бы этого. Это хорошо известно с середины прошлого века и установлено законом после дела Сомервилл против. Яроджавски в восемьдесят восьмом. Есть ли у вас основания считать, что доктор внушает вам что-нибудь опасное, что является для вас морально неприемлемым?

Клиент колебался.

— Опасное, да. Если считать, что сон может быть опасным. Но он ничего не заставляет, только видеть сны.

— Сны, которые он вам внушает, вызывают у вас отвращение?

— Он не злой человек. У него добрые намерения. Я возражаю только против того, что он использует меня как инструмент, как средство, пусть и для достижения хорошей цели. Я не могу судить его — мои собственные сны имели аморальный эффект, поэтому я и пытался подавить их наркотиками и впутался в эту историю. Я хочу выбраться из нее, избавиться от наркотиков, вылечиться. Но он не лечит меня. Он меня побуждает к новым снам.

После паузы мисс Лилач сказала:

— Побуждает к чему?

— Изменять реальность, — упрямо и безнадежно ответил клиент.

Вот он сидит, спокойный, мягкий, но теперь она уже знает, что если на него наступить, он не поддастся. Он удивителен.

Люди, приходящие к адвокату, склонны скорее к обороне, чем к нападению. Все они чего-то добиваются: наследства, собственности, судебного предписания, развода, заключения под стражу. Она не могла понять, что нужно ему, такому беззащитному на первый взгляд В его просьбе не было смысла, но все же он убеждал ее, что в ней есть смысл.

— Хорошо, — осторожно сказала она. — Но по ему плохо, что он заставляет вас видеть сны?

— Я не имею права изменять действительность, а он не имеет права заставлять меня это делать.

Боже, он верит в это. Он явно не в себе.

Все же чем-то он подцепил ее, будто она рыба, теперь болтающаяся на крючке.

— Как менять действительность? Какую действительность? Приведите пример.

Она чувствовала к нему жалость. Такое чувство вызвал бы у нее шизофреник или больной паранойей, видящий иллюзорный мир, Перед ней был еще один «несчастный случай, характерный для наших времен, испытывающих душу человека», как сказал президент Мердль в своем последнем обращении к народу.

Он немного подумал.

— Во время второго моего визита он расспрашивал о моих мечтах, и я рассказал, что иногда мечтаю о домике в дикой местности, как в старых романах, куда можно было бы уйти. Конечно, у меня не было никакой дачи. Но на прошлой неделе он, должно быть, внушил мне увидеть ее во сне, потому что теперь она у меня есть, дача в рассрочку на тридцать три года на правительственном участке в Сумолавском национальном парке возле Несковина. Я нанял летучее такси и в воскресенье летал смотреть ее. Очень хорошая дача, но…

— Почему у вас не может быть дачи? Разве это аморально? Множество людей участвуют в лотерее, чтобы получить эти участки с прошлого года. Вам очень повезло.

— Но у меня ее не было, — ответил он. — И ни у кого ее не было. Леса объявлены заповедником — вернее то, что от них осталось. Туда нельзя было даже заходить. Никаких рассрочек на дачи не было до прошлой пятницы, а когда я увидел во сне, все это появилось.

— Послушайте, мистер Орр. Я знаю…

— Я знаю, что вы знаете, мягко перебил он ее. — Я тоже знаю. Знаю, как в прошлом году решили распределить на участки остатки национального парка. Я участвовал в лотерее и получил выигрышный номер. И так далее. Но я знаю также, что до последней пятницы всего этого не было. И доктор Хабер тоже знает это.

— Значит ваш сон в прошлую пятницу ретроспективно изменил всю реальность в штате Орегон, воздействовал на решение в Вашингтоне, принятое в прошлом году, и стер воспоминание об этом из памяти всех, кроме вас и доктора? — насмешливо сказала она. — Один сон! И вы его помните?

— Да, — печально, но твердо ответил он. — Сон о даче и о ручье перед ней. Я не жду, что вы мне поверите, мисс Лилач. Я даже не думаю, что доктор Хабер по-настоящему поверил в это. Если бы было так, он был бы более осторожен. Видите ли, вот как это действует. Если он предложит мне под гипнозом увидеть розовую собаку, я ее увижу. Но в реальности такой собаки быть не может. Что же произойдет? Либо в комнате окажется большой пудель, почему-то выкрашенный в розовый цвет, либо, если доктор будет настаивать, что должна быть подлинно розовая собака, мой сон так изменит реальность, что она будет включать розовых собак. Повсюду. Окажется, что собаки всегда были черные, белые, коричневые и