ответила я.

– Да, – подхватила мою мысль Николь, – можно, например, представить, что профессор все же лечил Патрицию, на какой-то стадии лечения допустил ошибку, но ему удалось ликвидировать последствия этой ошибки и договориться с супругами Слоу о сохранении в тайне и его оплошности, и ее последствий. Понятно, что обе стороны в этом случае легко бы поняли друг друга.

– Интересная и вполне логичная версия, – поддержал Николь Бруно.

– Есть только пара-тройка вопросов, – тем не менее, возразил комиссар. – Зачем кому-то понадобилось описывать так хорошо закончившийся конфликт, доведя его в своих фантазиях до суда присяжных? И при чем здесь господин Райновски, ведь нетрудно заметить, что все крутится вокруг него? Зачем нужно было выдумывать факты его биографии? Откуда взялась Эстер? И куда она потом подевалась? Какую роль во всем этом играл присутствующий здесь господин Бертрам? Кстати, а прогулка на яхте имела место? – спросил Эрик Катлер, обратившись к физику.

– Она намечалась, – ответил Гарри, – но подвела погода. Мы не решились выйти в море. А с Паном мы виделись только в аэропорту, успели лишь перекинуться несколькими фразами и договориться о более продолжительной встрече в будущем. Ничего особенного Бруно о себе не рассказывал, немного о своих компьютерных успехах, немного о хобби, но ничего конкретного. И уж точно не посвящал меня ни в одно из своих расследований.

– Ну, допустим, о расследовании мы все же немного поговорили, – поправил друга Бруно, – но не слишком углублялись.

– Возможно, – не стал спорить Гарри, – просто не осталось в памяти.

– Тогда как вам понравилась та версия, которую озвучил в обсуждаемой нами рукописи человек по имени Гарри, физик и друг Бруно Райновски? – спросила я.

– Это не объяснишь в двух словах. – Гарри посмотрел на меня, а потом обвел взглядом присутствующих, словно спрашивая, нужно ли продолжать.

– Мы готовы выслушать вас, нам это крайне интересно, – ответил за всех Эрик Катлер. Никто не возразил, все притихли, наверное, именно в этот момент мы подошли к самой необычной части нашего и без того весьма странного расследования.

– Хорошо, – Гарри встал и сделал несколько шагов по комнате, затем остановился за спинкой кресла, в котором только что сидел, – я попробую изложить свои мысли о высказанной в рукописи гипотезе. Сложность в том, что, осмелюсь предположить, кроме Бруно никто из вас не интересовался, наверняка, никакими физическими теориями с тех пор, как окончил среднюю школу. Поэтому мне придется рассказать о некоторых общих моментах, на первый взгляд к делу не относящихся. Но думаю, что популярную литературу по эвереттике вы, как минимум, просмотрели?

На эту реплику каждый из нас отреагировал по-своему, в основном, жестами, подтверждающими предположение господина физика.

– Поэтому, – продолжил свои рассуждения Гарри, – я не стану останавливаться на общеизвестных фактах и на спорности их интерпретации. Эвереттика сегодня очень далеко ушла от первоначального тезиса, высказанного и прекрасно теоретически обоснованного Хью Эвереттом. Ведь американский теоретик решал для себя очень абстрактную проблему математическими методами. Сегодня появилось несколько гипотез, так или иначе использующих работу Эверетта, но, строго говоря, мало уже с ней непосредственно связанных. В данном случае в нашей загадочной рукописи высказывается одно из самых смелых предположений. И это предположение связано не только с физикой и математикой, вернее даже, не столько с ними, сколько с психологией и психиатрией. Как бы каждый из нас не относился к тому, что мы все прочитали, я предлагаю вам в качестве мысленного эксперимента принять все, что описано в рукописи, как изложение фактов. Но фактов, принадлежащих иной реальности, а если уж следовать постулатам используемой гипотезы, то иному пучку реальностей, который для удобства в дальнейших наших рассуждениях мы будем называть просто реальностью. Итак, исходим из того, что существует реальность, изображенная в рукописи неизвестного автора. Надеюсь, не будет возражений против подобного предположения?

Тишину, означающую наше согласие, нарушил грохот, произведенный падением стула – Ари резко вскочил с места и, энергично жестикулируя, заговорил:

– Не сомневаюсь, что эта реальность действительно существовала, и она предшествовала нашей реальности. Эстер! Вы помните эту начинающую актрису? Она собиралась изменить этот мир! И разве вы не понимаете, что ей это удалось? Не даром же в нашей новой реальности полковник Слоу ничего не знает о профессоре Краузе, а Патриция Слоу вполне здоровый человек!

Я смотрела на Ари с восхищением: никогда еще не видела его столь возбужденным. Его глаза сияли вдохновением. Он немного подался вперед и своей позой выражал полную уверенность в сказанном.

– Подождите, – невозмутимо осадил его физик, – мы еще к этому вернемся. А пока позвольте мне продолжить рассуждения. В той реальности врач-психиатр совершает некое должностное преступление, которое влечет за собой трагические последствия для семьи пациентки, но суд присяжных вопреки фактам, предоставленным обвинением, оправдывает профессора с весьма странной, на мой взгляд, формулировкой. Присяжные утверждают, что доктор Краузе действовал в интересах Патриции Слоу, возможно, даже спас ей жизнь, а то, что женщина забыла некоторые важные события своей жизни, может, вовсе и не является следствием неправильного лечения, ибо прямая зависимость между этими явлениями не установлена. Заметьте, что защита, в данном случае, не опровергла ни одного факта предоставленного обвинением, но адвокат обратил внимание на неоднозначность оценки этих фактов, и этого оказалось достаточно, чтобы получить не просто смягчение приговора, а оправдание.

– Разве такое решение суда, ну если рассматривать все в рамках предложенной реальности, было таким уж невероятным? – спросила Николь.

– Само решение, безусловно, вполне возможное и вероятное, но меня удивило, что за него проголосовало абсолютное большинство членов жюри присяжных, насколько я понял, это удивило и адвоката господина Краузе. Обстоятельства дела, и, в том числе, те, что были выявлены в процессе судебного разбирательства, вовсе не предполагали такой результат, скорее было «пятьдесят на пятьдесят».

– И к какому выводу вас привели эти размышления? – попытался извлечь конкретику Дэвид.

– О выводах я бы не стал говорить, – улыбнулся Гарри, – но эти противоречия заставили меня с большим доверием отнестись к суждениям моего персонажа, даже не знаю, как мне еще его назвать, автор, похоже, пытался изобразить меня.

– То есть, – решила уточнить я, – вы предположили или допустили, что профессор мог каким-то образом повлиять на решение присяжных?

– А можно ли повлиять на мнение двенадцати человек? Насколько я понимаю, у профессора и возможности-то такой не было? – удивленно воскликнул Ари.

– Повлиять на мнение множества людей как раз проще, чем изменить мнение одного человека, – заметила Камилла Фортье, – правда, двенадцать – число не слишком убедительное.

– Странно, а можно как-то поточнее сформулировать, чтобы проще было понять? – заинтересовалась Инесс.

– Давайте отвлечемся от нашего в значительной степени литературного источника информации и обратимся к событию, за которым, пусть и несколько опосредованно, но мы все наблюдали в нашей привычной реальности, – продолжил объяснения Гарри. – Я говорю о чемпионате мира по футболу. И даже не о самом чемпионате, а о мифе, им порожденном, об осьминоге Пауле, правильно предсказавшем результаты всех матчей, о которых его спрашивали. Вижу, что независимо от вашего отношения к футболу, о Пауле слышали все. И это один из ключевых моментов, на которые я бы хотел обратить ваше внимание.

– Вы хотите дать объяснение этому чуду? – спросила Николь.

– Если бы я считал историю с осьминогом чудом, то это бы значило, что никаких соображений, объясняющих ясновиденье Пауля у меня нет, – заметил Гарри. – Но это вовсе не чудо, впрочем, так считаю я. Но смогу ли в этом убедить вас? Посмотрим. Конечно, осьминог – существо живое, то есть обладающее свободой выбора, но его выбор предполагает всего два варианта, причем совершенно равноценные с точки зрения наблюдателя. Животное ищет пищу, а эта пища может быть добыта двумя равноценными