противоречили друг другу. Что же касается версии Генри Тамона, то ее я отнесла в разряд абсолютно фантастических…

Для обсуждения загадок, бросивших вызов нашим интеллектуальным способностям, мы собрались в доме Эрика Катлера.

Кроме нас с комиссаром, на «детективном ужине» присутствовали: хозяйка гостеприимного дома, Инесс Катлер, моя подруга Николь Федона-Нуар, владелец компьютерного магазина, он же сыщик-любитель Бруно Райновски, мой секретарь Ари (Авриэль, для официальных представлений. Я не планировала его приглашать, но он настоял, сославшись на то, что ему есть что сказать, чем изрядно удивил меня), мой муж журналист Дэвид Сомс. А также в качестве консультантов мы пригласили друга Бруно – физика Гарри Бертрама, оказавшегося в Сент-Ривере по случаю крестин племянника, мою бывшую клиентку, психоаналитика Камиллу Фортье и одного из владельцев издательства «Круиз» Алекса Гирша. Разумеется, все присутствовавшие ознакомились с содержанием рукописи, найденной на моем рабочем столе.

Не стану описывать ужин, боюсь, что даже воспоминания о тех вкусностях, которыми нас порадовала Инесс, могут помешать мне сосредоточиться на главном.

А главное, естественно, было уже после ужина. Мы расположились в просторной гостиной, правда нас оказалось все же слишком много, и пришлось принести еще диван и кресло из кабинета комиссара.

– Давайте начнем с предмета нашего исследования, с рукописи, – комиссар обошелся без вступительной речи, и это было правильно, – попробуем понять, что перед нами.

– В каком смысле? – неожиданно спросил Ари, до этого момента ничем не проявлявший интереса к происходящему, если не принимать в расчет яства, украшавшие стол.

– Стоит понять, можно ли считать эти страницы источником информации или это просто чья-то литературная проба, – объяснил Эрик Катлер и посмотрел в сторону Алекса Гирша, тем самым, предлагая именно ему попытаться ответить на заданный вопрос.

– Вы хотите, чтобы я оценил эту рукопись, как литературное произведение? – уточнил Алекс, впрочем, дожидаться ответа он не стал, а сразу перешел к делу: – Несомненно, если бы подобный текст пришел к нам в издательство, он бы мог меня заинтересовать. Есть сюжет, есть интрига, герой, антигерой, лирический фон, тайна, наконец. То есть, я хочу сказать, что в тексте, безусловно, присутствует литературный потенциал. Но и только. Это творение написано слишком непрофессионально, чтобы рассматривать его на предмет издания, в таком виде. Это написано человеком образованным, умеющим логично и последовательно описывать события. Но автор этого текста не отличается ни умением выстроить композицию, ни образностью речи, ни творческим воображением, наконец. Я не говорю уже о литературном стиле.

– Возможно, это чья-то первая попытка? – предположила Николь.

– Да, – согласился Алекс, – но почему свою первую рукопись неизвестный автор отправил не литературному агенту, не издателю, не литератору? Почему его опус оказался в детективном агентстве?

– Госпожа Адамс тоже пробует свои силы на литературном поприще, – заметил Ари, не без ехидства, как мне показалось. Интересно, именно это он собирался нам поведать?

– Тогда, почему бы автору не открыть свое имя коллеге? – ответил Гирш. – Но это еще не все и даже, пожалуй, не главное. А главным я считаю тот факт, что в рукописи упомянуты имена реальных людей. Причем, людей хоть и не безызвестных, как, например, профессор Краузе, но и не публичных. Кроме того, автор зачем-то заставил этих реальных людей принять участие в событиях, которых не было, уж простите мне мою приземленность, и не могло быть. Зачем ему понадобился столь странный и рискованный прием? Ведь профессор может подать в суд. Его в этом произведении попросту оклеветали. Ни один издатель, ни при каких условиях не стал бы издавать этот текст, даже если бы он был в литературном плане написан безукоризненно.

– Итак, – подвел итог Эрик Катлер, – вероятность того, что перед нами предполагаемый литературный шедевр, очень мала.

– Не думаю, – тут же добавил Алекс Гирш, – что автор рукописи рассчитывал на высокую оценку своего творения, он, безусловно, не глуп.

– Ну, вот, – заметила я, – мы кое-что о нем уже можем сказать. Он неглуп, неплохо образован и знаком с Бруно Райновски.

– О Бруно он мог узнать от кого-то другого, в нашем уравнении не обязательно одно неизвестное, – возразил мне Гарри.

– Теоретически существование соавтора, или даже соавторов, возможно, но я бы оценила вероятность такого расклада, как очень небольшую, – прокомментировала предположение физика Камилла Фортье. – В рукописи есть слишком личные подробности, сны, воспоминания, привычки. Там ведь все описано достаточно точно? – Камилла посмотрела на Бруно.

– Нет, – решительно возразил Райновски, – как раз сны и воспоминания мне не знакомы, что же касается привычек, так они у меня не отличаются особой оригинальностью. О событиях говорить не будем, они очень не совпадают с реальностью.

– Ну, не скажите, – вмешалась Николь, – именно благодаря описанию некоторых событий, вам удалось найти Шмида. Ведь вы не знали о его двойной жизни, пока об этом не стало известно из рукописи.

– Да, – вынужден был признать Бруно, – этот факт действительно оказался правдой и многое помог понять, но это делает еще более непонятным все остальное.

– Хорошо, давайте посмотрим, какие факты не подтвердились, – предложила я.

– Да, – согласился со мной Дэвид, – вот ты и попробуй перечислить их.

– Без проблем. – Самым главным мне видится рассказ о судебном процессе против профессора Краузе. Не было никакого суда, не было даже никакого дела. То есть, у профессора не было никогда пациентки Патриции Слоу. Семья Слоу никогда не слышала о Питере Краузе, никогда никто в этой семье не нуждался в услугах психиатра. Тогда зачем неизвестный автор все это придумал, как ему в голову пришел такой сюжет? – Я невольно посмотрела на Камиллу Фортье, словно ожидая, что именно она ответит на мой вопрос.

– Что ж, – Камилла поняла, что ей пора высказаться, – мы переходим к психологическому портрету пока неизвестного нам автора. Нужно сказать, что даже если вся история доктора Краузе придумана, то у ее автора все равно есть некий опыт, позволявший ему сочинить такой сюжет.

– Может, он коллега профессора? – предположила Николь.

– Или пациент, – предположила Инесс Катлер.

– Возможно и то, и другое, – усмехнулась Камилла, – но в этом случае непонятен мотив. Допустим, история должностного преступления известного психиатра всего лишь была упаковкой, в которой автор хотел доставить нам факты из жизни Вольфганга Шмида, каким-то образом ставшие ему известными. Но почему бы тогда не дать своим героям вымышленные имена?

– Может, он сделал это, чтобы показать, что в его опусе есть нечто реальное? – предположил Дэвид.

– Если главной была информация о Шмиде-Пфлегере, то упаковка более чем странная, – заметил комиссар.

– На мой взгляд, дело обстоит наоборот, – сказала госпожа Фортье. – Мне кажется, что для автора главной сюжетной линией была все же история с Патрицией Слоу.

– Но какой в этом смысл? – удивленно воскликнул Ари, но на его реплику никто не обратил внимания.

– Давайте разберемся, – вмешалась я. – Мы не нашли подтверждений тому, что история имела место, но мы не знаем, все ли изложенные факты ложны.

– Во всяком случае, в прессе ничего не было, – заметил Дэвид.

– Но события могли просто не дойти до того момента, который стал бы интересен журналистам, –