– А нож? Что вы сделали с ножом? – спросил Бруно.

– Вытащив нож из раны, я выкинул его в пруд. Даже не могу объяснить, зачем. Я был в шоковом состоянии. – Нордвейн попросил стакан и, получив его от Каролины, налил себе воды. – Уверен, что нож до сих пор там.

– Скорее всего. Полиция, тем не менее, его не нашла, – сказал Бруно. – Возможно, кто-нибудь сможет подтвердить, что нож принадлежал Шмиду или Пфлегеру. Суд тогда наверняка закончится в вашу пользу.

– Один раз он уже закончился в мою пользу, – с горечью сказал Нордвейн.

Повисла тяжелая пауза. Мы обдумывали только что услышанное. Просто по-человечески Нордвейна было жалко. И тут меня осенило:

– Мне кажется, из этого положения есть выход. Правда, на это нужна добрая воля еще двух людей. Ведь есть еще два человека, которые несомненно пострадают, если будет новый суд по делу “Электросервиса”, а без него нет и дела об убийстве Шмида. Это Лотар Шмид и его мачеха. Ведь разоблачение Вольфганга Шмида бросит тень на их имя. Мне кажется, что мы могли бы покончить со всем этим, заключив джентльменское соглашение. А именно: мы ничего не сообщаем в полицию. Она продолжает считать, что Шмида убили случайные хулиганы. А Салли Шмид, которой Гюнтер Пфлегер завещал виллу, тихо-мирно передаст ее госпоже Чандлер, оформив купчую.

Все молчали, пытаясь оценить мое предложение. Наконец, Бруно сказал:

– Я думаю, что это реально.

– Я думаю, что это справедливо, – сказала Николь. Каролина благодарно посмотрела на нее.

– Что ж, – сказал Томас Нордвейн, – я полагаюсь на вас. У меня все равно нет выбора.

Мы возвращались в Сент-Ривер вдвоем с Николь на автобусе: Бруно решил переговорить с Лотаром Шмидом безотлагательно.

– Я в шоке от твоего предложения, – прошептала Николь.

– Понимаешь, даже самый справедливый суд в мире способен на ошибку.

– Но ведь и мы способны.

– Конечно. Но не на две ошибки.

То, что я сейчас попытаюсь сформулировать, важно, прежде всего, для меня самой. Речь пойдет о частном детективе. Ни о ком-то конкретном, а вообще, о профессии или, если хотите, о неком явлении. Действительно, как появилась частная детективная практика? И зачем? Да, конечно, частный детектив, как правило, проводит расследования, которые, по разным причинам, прошли мимо сыскного отдела полиции. Но это ведь вовсе не значит, что полиции не удалось бы сделать то, что удалось частному сыщику. Это даже не значит, что в полиции было некому заняться упомянутой загадкой или там никто бы не захотел этим заниматься. Нет, все гораздо интереснее и, наверное, сложнее. Чем отличается работа частного детектива от работы детектива полицейского, находящегося на службе у государства, а значит, у всех нас? Вы можете со мной не согласиться. Это всего лишь мое очень частное мнение. Но я считаю, что полицейский сыщик обязан действовать в рамках более общих законов, он должен рассматривать каждое расследуемое им преступление как явление, угрожающее обществу в целом. Частный же сыщик действует в интересах конкретного человека, клиента. Да он обязан тоже соблюдать законы, принятые там, где он живет. Он не может их нарушать. Но он, в отличие от полицейского детектива, может иногда не сделать чего-то, что может повредить его клиенту. Нет, не утаить факты и доказательства, а всего лишь утаить свои мысли, свой взгляд на эти факты.

Принимая решение не посвящать полицию в детали, полученные нами в ходе частного расследования, я не могла не думать о том, что должна буду сказать и не сказать Эрику Катлеру. Он не только комиссар полиции, он еще и наш друг. Это обстоятельство все усложнило. В моей практике уже было расследование, которое я довела до полной ясности, но умолчала не только о своем внезапном озарении, но и о признании, полученном благодаря этому озарению. Впрочем, тогда это не влияло на последствия. То есть, не могло изменить решение, принятое в суде.

Сейчас ситуация была иной. По сути Томас Нордвейн мог быть оправдан не только по обстоятельствам дела об убийстве Шмида, но и по делу об афере в “Электросервисе”. Иными словами, он имел шанс восстановить свое доброе имя. Шанс был почти стопроцентный, я сама с удовольствием выступила бы в суде в качестве адвоката Нордвейна. Но нельзя никого осчастливить против воли. Томас не хотел нового суда, он не хотел ничего никому доказывать. Кроме того, наказания заслуживал именно Шмид. А он уже не был доступен для суда человеческого. И через суды трех инстанций должны были пройти Лотар и Салли, люди, по всем законам, не виновные.

Нет и не может быть идеальных законов. Я это понимаю. Но я – адвокат. И мне сложно принимать решения, пусть даже, как сказала Николь, справедливые, если они связаны с нарушением законов. И я очень боялась, что мне трудно будет обсуждать сложившуюся ситуацию с комиссаром Катлером.

Но расследованием убийства Вольфганга Шмида, занимался тотриджский полицейский детектив. Он не стал мудрить и в отчете об этом печальном происшествии возложил вину за смерть бывшего бухгалтера «Электросервиса» на неизвестное лицо или лица.

Эрика Катлера больше интересовала тайна рукописи и изложенной в ней истории. Это меня избавило от необходимости лгать. Комиссар, как мне кажется, скептически отнесся к гипотезе Николь и нашим поискам неизвестной дамы. Поэтому ни о чем нас не спросил, полагая, что, если бы мы ее нашли, то и сами бы похвастались. А раз молчим, то и говорить не о чем.

Лотар и Салли нашли наше предложение вполне приемлемым при сложившихся обстоятельствах. Чувствовалось, что Салли не хотелось расставаться с неожиданно свалившейся на нее собственностью, но проходить через суды и, как следствие, пересуды ей не захотелось значительно больше. Поэтому вскоре дело было улажено. В жизни Томаса Нордвейна и Каролины Чандлер намечались счастливые перемены. Лаура Криспи все так же жила на вилле, умело поддерживая там идеальный порядок, по договоренности с новой хозяйкой. Думаю, что всех это вполне устраивало.

Но для нашей стихийно сложившейся следственной группы работа еще предстояла. Мы не могли отмахнуться от вопросов, ответы на которые так и не были получены.