Теплая осень расщедрилась на проливные дожди, которые залили лагуны и смыли зловонные лужи. Моча, козий и коровий помет, вонючая грязь исчезли, и застойный воздух конца августа стал здоровым и прозрачным, а Яго и его коллеги-врачи отметили, что дизентерия и лихорадка в округе пошли на убыль.
На ранней заре Яго шел по дороге, ведшей от дома Ортегильи к лечебнице, обходя повозки, прибывшие из Альхарафе, и толпу бродяг, бондарей и горшечников, ходивших по дворам и харчевням или удалявшихся в сторону верфей.
Он поспешил проскочить мимо толпы через Угольные ворота, чтобы избежать толкотни, и под аркой загляделся на лес мачт, покачивавшихся на тихой глади реки, на домишки, разбросанные по Приморскому кварталу, что казался совсем близким из-за множества баркасов и рыбачьих лодок. Непроизвольно ему пришлось поднимать повыше ноги, чтобы не запачкать обувь в потоке нечистот, когда пришлось миновать копавшийся в мусоре поросячий выводок.
Лечебница Арагонцев, строение, похожее на расползшийся лабиринт, высилась, отнимая пространство у суровой крепости. Открытые солнцу постройки радовали глаз нового лекаря. У входа стояла статуя святого Луки из некрашеного дерева с каменной бутылью, притороченной к пустой руке. Святой встречал его каждое утро своей пустой улыбкой, в то время как целое скопление рахитичных попрошаек, увечных и сирот протягивали к нему руки, покрытые коркой грязи, прося медную монетку. Казалось, все нищие города каждое утро сползались к этому средоточию страданий. Яго расточал свое великодушие на малышей, обещая им заняться их осмотром в полдень, слушая привычное для каждого утра нытье.
— Будьте милосердны, дайте нам увидеть сестру Гиомар! — просили они, дергая его за одежду. — Мы бедные, нам нужна ее милость!
Он пересек двор, обсаженный кипарисами, с фонтаном, куда слетались на водопой голуби, прошел через приемную, где пахло йодом, спиртом и ртутью и где паломники располагались рядами на тюфяках. В лазарете ощущался покой — тихие переговоры лекарей, шаркающие шаги больных, монахи ордена святого Иеронима.
На лестнице Яго столкнулся с Исааком де Тудела, хирургом-евреем, своим ровесником, который тоже прошел аудитории Салерно; у него был искрящийся взгляд, добрый нрав, из-за которого они быстро сошлись. Исаак часто приглашал его в свою компанию, куда входили Ортегилья, Андреа, Эрнандо и даже Тереза Тенорио, дочь адмирала. Они посещали лачуги Севильи, окрестности кафедрального собора, испытывали новые врачебные методы, против чего категорически возражал их глава, врач, придерживавшийся канонов традиционной медицины.
Неожиданный перезвон колоколов заставил их оглянуться. По этому сигналу начиналась работа, медики должны были собраться у Великого магистра, мастера Николаса Сандоваля, страдающего подагрой старика с нелегким характером, ловкого в хирургии, сухопарого и тощего как селедка. Этот столп больничной иерархии имел седоватую раздвоенную бороду, густые брови и авторитарные повадки. Ходил он, опираясь на отделанную серебром трость.
— Старый гвоздодер зовет нас. Пошли послушаем, какой вздор он нам на сегодня приготовил.
— Его беда в том, что он боится новых времен. Бежим!
Около двадцати хирургов, специалистов и прислужников приветствовали друг друга сдержанными поклонами, произносили утреннюю молитву вместе со священником. После этого в зале воцарилась тишина, почти как в церкви. Из первого ряда вышел их коллега, человек низкого роста, бородка клинышком, одетый в черное, на голове фетровая шапка, на красном носу плясали увеличительные линзы. Это был не кто иной, как магистр королевской лечебницы, известный в Испании астроном Бер Церцер; встав у аналоя, он решительным движением раскрыл кипу листов и обвел собравшихся испытующим взором. Те в свою очередь смотрели на него с почтением. Раздался его сильный голос, резко отдававшийся эхом под сводами помещения:
— Вчера мы обсуждали греческую школу Салерно, а лекция этого утра коснется методов, описанных в необыкновенном труде, к несчастью утерянном для медицинской науки. Арнау де Виланова называет его великим заблуждением медицины, а Мондино де Болония приготовил специальный пюпитр на своей кафедре, потому что надеется найти его в какой-нибудь затерянной библиотеке или в лавке торговца на Сицилии или в Антверпене. Эти листы, которые вы видите, — он поднял перед собой пожелтевшие бумаги, — я случайно спас от гибели менее месяца назад.
Среди лекарей раздались отчетливые смешки и ропот разочарования.
— А знает ли ваша милость о происхождении этих рукописей? — спросил Яго, памятуя о разговоре с Субаидой.
— Они валялись в мусоре мавританского квартала, — ответил тот расстроенно. — Я два дня рылся в грудах грязного хлама, но там остались только отбросы. Горестная потеря!
— Какой учебник по медицине вы имеете в виду, маэстро? — спросил кто-то.
— Речь идет, мой молодой коллега, об известном «Трактате о лекарственных средствах» Макалы, беспощадно уничтоженном варварским племенем африканцев, которые опустошили королевства аль- Андалуса. Что потеряла врачебная наука, не имея ныне этих страниц с прекрасными иллюстрациями по лечебной ботанике! Это была сокровищница крепостной аптеки Кордовы, уничтоженная навсегда, к несчастью человечества.
— А то, что вы нашли, — достоверно, маэстро? — спросил кто-то из прислужников.
— Можно восстановить этот отрывок, которым пренебрегли крысы, в нем описано любопытное средство, которое мы сегодня же могли бы применить на практике к нашим душевнобольным из палаты святого Дамиана, — объявил он, поправляя линзы. — Я смог приготовить новое лекарство, составленное из трех простых субстанций: мускус, воловик и снадобье из меда и уксуса.
— Вы, врач-иноверец, утверждаете, что этот
— Так стоит проверить это лекарство, маэстро, потому что из тех средств, что мы применяем, ни одно не помогает. Оставим на несколько недель окуривание, холодные ванны и потогонные средства, попробуем эффективность этой настойки, может, вправду нам повезло и она вернется в медицинскую практику.
Настоятель всем видом выражал сомнение, а ученый, не обращая на это внимания, продолжил рассказ о своей находке. Наконец он свернул документ и стал называть лекарей, которые должны были навестить больных в их домах:
— Сегодня делают домашние визиты хирурги Исаак де Тудела и Саломо Морантес. Их сопроводит брат Гонсало со святыми маслами, если они потребуются.
Яго вздохнул с облегчением: он был рад, что не попал в их число, осталось пожалеть своего друга, потому что ходить по домам было довольно обременительным занятием. А пока вереница медиков — ученые кастильцы и несколько обращенных — тут же, подобрав мантии, двинулась за магистром в рутинный обход больных, начав с палаты Сан-Косме, где гнездились десятка два больных пеллагрой, египетским воспалением желез, а также больные заразной чесоткой. Они сидели и лежали в грязных рубахах, пропитанных потом и гноем. Несколько человек справляли в горшки нужду, от тошнотворного запаха было трудно дышать.
Многие от приступов боли ругались сквозь зубы, в то время как безнадежные больные, уже не нуждавшиеся в лечении, в своей отрешенности не реагировали ни на что. Один лекарь, сам весь в прыщах, лечил от сифилиса портового грузчика, смазывая его органы ртутной мазью, тот ужасно стонал. Церцер и Сандоваль осмотрели его, пояснив группе:
— Здесь будем прикладывать больше порошковой серы на язвы, в смеси с теплым маслом, а этому юнцу с воспалением глаз нужно смазывать веки аммиачной микстурой со спиртом. С Божьей помощью в ближайшие дни ему должно стать лучше.
Клирики между тем исповедовали, раздавали елей или призывали умирающих к молитве и терпению.
Процессия врачей во главе со своим руководителем напоминала гигантскую черную змею, ползшую по коридорам, звук шагов гасили циновки из дрока. Ученое сообщество прошло в обитель женщин, больных раком груди, где, мучимые разными видами саркомы, они покорно ожидали смерти — скоротечной и желанной. Эта зала была единственной, где медицинский персонал проводил кропотливые исследования мочи и кала больных. Тут же наперебой обсуждали цвет, осадок и наличие сгустков в моче, назначали кровопускание, настойку валерианы и надрезы, чтобы удалять яд из ран, если это была наружная
