— Это совсем микроскопический шарик, — пожал плечами Михаил Васильевич. — Да и сам Марс немногим больше Меркурия, но пигмей в сравнении с нашей Землей. Погодите, чтобы вам было яснее, я нарисую.

Профессор начертил на поверхности почвы круги, представлявшие сравнительную величину Земли, Марса, Меркурия и Луны.

— Благодаря этой ничтожной величине Фобоса, — добавил старик, — посмотрите, какими птицами полетим мы сейчас, отправляясь разыскивать Сломку.

— Да, да, профессор, отправимся поскорее, — перебил своего собеседника Фаренгейт. — Ведь вся наша провизия осталась на аэростате, а мне уже хочется перекусить. Здесь едва ли можно надеяться добыть что-нибудь съедобное.

Местность, действительно, имела самый безотрадный вид: повсюду, куда хватало глаз, виднелись голые каменные холмы, не представлявшие и следа какой-нибудь жизни.

— Ну, так в путь! — скомандовал профессор. Гонтран, рука об руку с невестой, двинулся вперед.

За молодою парочкой следовали менее быстрые астроном и американец.

Несколько часов длилось это путешествие под знойными лучами солнца. Местность продолжала оставаться все такой же безотрадной. Напрасно путешественники осматривались по сторонам в надежде увидеть аэростат, ничего не было видно ни вокруг, ни на горизонте.

Между тем голод и жажда начали мучить даже Михаила Васильевича, несмотря на всю его выносливость. Но главная беда заключалась в том, что запас кислорода, находившийся в скафандрах, приходил к концу, и путникам скоро стало нечем дышать.

Нежный организм молодой девушки первым не вынес тяжелой борьбы. Гонтран с ужасом заметил, что его возлюбленная шатается и не может более держаться на ногах.

— Елена, любовь моя! — проговорил молодой человек, с беспокойством вглядываясь в помертвевшее лицо своей спутницы. — Что с тобой?

Ответа не было. Обезумевший от ужаса Фламмарион снял с головы девушки шлем скафандра, но в это мгновение сам почувствовал, что задыхается, и в бессилии опустился на землю около упавшей без движения Елены.

Увидев ужасную картину, старый ученый, шедший позади, бросился на помощь, но не успел добежать до того места, где лежала молодая парочка, как и его охватило смертельное удушье.

Очередь оставалась за Фаренгейтом. Чувствуя первые симптомы рокового удушья, американец в отчаянии огляделся кругом, и в этот момент его зоркие глаза увидели на синеве небосклона какую-то черную быстро двигающуюся точку. Почти не сознавая, что он делает, Фаренгейт сорвал с себя верхнюю одежду и принялся размахивать ею, как флагом. Что было дальше, Фаренгейт не помнил, потеряв сознание.

— Где я и что со мной?.. — пробормотал Джонатан Фаренгейт, приходя в себя и потягиваясь.

— Попробуйте-ка угадать, — отвечал ему весело Вячеслав Сломка.

Американец быстро вскочил и выпучив глаза уставился на своего собеседника.

— Что за наваждение? Да это вы, сэр Сломка?

— К вашим услугам, сэр Джонатан.

— Как вы сюда попали?

— Куда — сюда?

— Ах, черт возьми. Ну, где мы теперь с вами?

— В аэроплане почтенных граждан планеты Марс.

— Что-о-о? На Марсе есть жители?

— Больше, чем в Соединенных Штатах.

Фаренгейт задумался, видно что-то припоминая.

— Так точка, которую я увидел, прежде чем упасть в обморок, и был…

— …Аэроплан, в котором я спешил к вам на помощь, — докончил инженер.

— Ну, а наши спутники? Что с ними?

— Не беспокойтесь, все они живы и здоровы, находятся в соседней каюте.

— Отлично. Однако, черт возьми, как я голоден. Нет ли у вас чего закусить?

Сломка молча подал американцу бутылку с какой-то прозрачной, желтого цвета, густоватой жидкостью.

— Это что же, масло? — спросил Фаренгейт, поднося горлышко бутылки к носу.

— Кушайте, кушайте, это эссенция питательных веществ, употребляемая жителями Марса.

— Ужели они только ею и питаются? — с удивлением спросил американец. — Вот чудаки! Они, значит, не знают, что такое хороший стол!

— Нет, знают, но они не хотят тратить на обед много времени и придумали такую жидкость, которой глотнешь — и сыт на целый день. «Время — деньги» — говорят ваши соотечественники; жители Марса далеко перещеголяли их: самый расторопный, подвижный и ловкий американец — тюфяк в сравнении с живым как ртуть обитателем Марса. Не качайте головой, — вы скоро убедитесь в этом сами.

Сломка остановился, услышав скрип открываемой двери. В каюту вошли старый ученый и его дочь.

— Ага, проснулись. Ну, как вы? — спросил Сломка.

— Прежде всего, — перебил его ученый, — скажите, где мы?

— Где? В аэроплане жителей планеты Марс.

— В аэроплане… Решительно ничего не понимаю.

Сломка быстро выдернул из кармана записную книжку и в несколько штрихов набросал в ней какой-то чертеж.

— Вот аппарат, в котором мы теперь находимся, — показал он старику. — Вы видите, что он состоит из двух частей; одна заключает в себе двигательный аппарат, другая служит для помещения пассажиров. Первая — не что иное, как огромный, заостренный спереди цилиндр около 80 сажень в длину и 6 — в диаметре; посередине цилиндра идет во всю длину ось, вокруг которой он и вращается, будучи приводим в движение сильными электрическими машинами. Мощные винты, имеющие до 12 саженей в диаметре, дают аппарату скорость до 100 сажен в секунду, то есть более 700 верст в час. Внизу, к концам оси, подвешена вторая часть аппарата, имеющая вид сигары. В этой-то сигаре мы и находимся с вами в данную минуту.

Старый ученый слушал, боясь проронить хоть одно слово из объяснений инженера; когда же последний закончил, он углубился в рассматривание чертежа.

— Как же, — спросила Елена, — значит, мы уже оставили Фобос?

— Около трех часов тому назад, а еще через пять будем на Марсе.

Девушка несколько мгновений подумала.

— Вы говорите, что этот аэроплан поддерживает сообщение между Марсом и Фобосом, значит, Фобос обитаем?

— Да.

— Почему же мы не встретили там ни одной живой души?

— Население Фобоса очень редко. Дело в том, что этот спутник Марса служит для обитателей последнего своего рода Сибирью: туда они ссылают своих преступников.

— Ах, вот что! Но, во всяком случае, жить на Фобосе, значит, можно, почему же я не могу дышать там?

— Атмосфера Фобоса, вследствие малого объема этого спутника, крайне разрежена, и понятно, что ваши легкие…

— Послушайте-ка, Сломка, — перебил объяснения инженера профессор, — не могу ли я осмотреть этот аэроплан?