— Вулкан открыт. Мистер Фламмарион открыл его.

Не слушая более ничего, старый ученый кинулся к тому месту, где им была устроена импровизированная обсерватория.

— Вулкан!.. Где Вулкан? — на ходу крикнул он, стоявшему у трубы Гонтрану.

Тот молча указал пальцем на окуляр, к которому профессор прильнул с нетерпением.

Сломка, Фаренгейт, Елена и сам Гонтран окружили его, с нетерпением ожидая, что скажет старый ученый. Несколько минут прошло в глубоком молчании.

Наконец Михаил Васильевич повернулся к своим спутникам. На лице его было написано глубочайшее изумление.

— Да, — проговорил он, — я вижу какое-то тело, которого раньше не видал. Оно находится недалеко от Веги, по тому направлению, где расположено созвездие Орла.

— Что же, это Вулкан? — в один голос спросили все. Старый ученый пожал плечами.

— Не знаю, может быть.

С этими словами он снова углубился в наблюдение за небесным телом. Его спутники подождали несколько минут, но затем, видя, что от профессора более ничего не добьешься, сочли за лучшее отправиться к шару и здесь поужинать.

Солнце уже высоко стояло на небе, и его лучи успели накалить почву, когда Гонтран и Фаренгейт, собиравшиеся улечься спать, увидели, наконец, Михаила Васильевича, подходившего к шару.

— Ну что? — воскликнули они.

Не отвечая на вопрос, старый ученый с торжествующим видом подошел к Фаренгейту и крепко потряс его руку, говоря:

— Примите мои извинения, сэр Джонатан. Вы выиграли пари, Уатсон и Свифт правы. Это — Вулкан!

Потом, повернувшись к Гонтрану, Михаил Васильевич порывисто обнял его.

— Ах, друг мой… Простите ли вы меня? — проговорил он взволнованным голосом.

К величайшей радости Елены, нарушенный мир был восстановлен.

Невзирая на адскую жару, профессор весь день не смыкая глаз, наблюдал загадочную планету. Что это был действительно Вулкан, в том ученый не сомневался; одно лишь смущало его, что новая планета не была ни шаровидной, ни эллипсовидной, а представляла собою цилиндро-коническое тело. Тщетно ломал он себе голову, стараясь объяснить эту странность, страницы астрономии не представляли ни одного подобного примера. Михаил Васильевич хотел посоветоваться с Фламмарионом, но, утомленный ночным бодрствованием, Гонтран крепко проспал весь день, равно как и все остальные спутники старого ученого.

К концу дня и сам Михаил Васильевич настолько утомился, что заснул, сидя в своей импровизированной обсерватории.

Ночь уже давно окутала мраком поверхность кометы, и дневной зной сменился относительной прохладой, когда Вячеслав Сломка, проснувшись раньше всех, вышел из шара. Первой мыслью его было взглянуть, что делается с новооткрытым Вулканом. С этою целью инженер отправился к обсерватории и осторожно, чтобы не разбудить крепко спавшего профессора, подошел к подзорной трубе.

— Да что это такое? — пробормотал он через несколько секунд. — Уж не грезится ли мне?

Инженер вынул носовой платок, протер стекла трубы и снова приставил глаз к окуляру.

— Нет, это верно. Вот так Вулкан, — прошептал он. — Пойти, разбудить Гонтрана…

По-прежнему осторожно Сломка проскользнул мимо спавшего старика, пробрался в шар, где покоился его приятель в сладких объятиях морфея, и потряс его.

— Кто это? — сонным голосом проговорил Фламмарион.

— Т-с-с… тише! Вставай скорее, важное дело!

Услышав по тону своего друга, что он не шутит, Фламмарион быстро встал и вышел из шара, где продолжал непробудным сном спать один Фаренгейт.

— Ну, что?.. Что за важное дело? — спросил он инженера.

— Твой Вулкан…

— Ну?

— Вовсе не планета.

— Но что же такое?

— Это вагон Шарпа!

— Не может быть! Ты шутишь, Вячеслав?

— Взгляни сам в трубу, если хочешь.

Принимая все меры предосторожности, Гонтран пробрался в обсерваторию и, взглянув через трубу, едва мог удержать крик удивления; да, инженер был совершенно прав. Вулкан, несомненно, представлял из себя цилиндро-коническое тело весьма небольших размеров, своей формой удивительно напоминавшее вагон-гранату.

Гонтран на цыпочках возвратился к своему приятелю.

— Ну, что? — смеясь, спросил тот.

— Твоя правда. Но что же нам делать теперь, Вячеслав? Что делать мне, когда Осипов проснется и узнает, в чем дело?

Инженер снова засмеялся.

— Что делать? Придется, брат, испытать участь той вороны в павлиньих перьях, о которой говорит Лафонтен.

Фламмарион недовольно пожал плечами.

— Тебе все смешно, а мне, право, не до шуток. Ты не знаешь Осипова: он никогда не простит мне этой невольной мистификации. Я серьезно прошу тебя, Вячеслав, как товарища и друга, приду мать что- нибудь, чтобы затушить эту скверную историю.

Сломка, несмотря на разбиравший его смех, состроил серьезную физиономию и задумался.

— Гм… Судя по тому, что я видел, Шарп через час должен упасть на поверхность кометы. Пойдем, захватим старого мошенника и представим его Осипову. Раз Шарп будет в наших руках, мы заставим его сказать все, что нам угодно: он расскажет Осипову, что Вулкан в самом деле существует, и тогда твое дело в шляпе.

— Но, если Михаил Васильевич проснется раньше, чем вагон Шарпа упадет на комету, и успеет разглядеть, в чем дело?

— О, на этот счет не беспокойся.

Сломка отправился в обсерваторию и через минуту вернулся, показывая своему приятелю какой-то предмет.

— Что это такое? — спросил Гонтран.

— Объектив подзорной трубы. Теперь старик не увидит в свой инструмент ровно ничего. — И Сломка расхохотался над своей проделкой.

Спрятав объектив в укромном месте, приятели одели скафандры, захватили с собой пару заряженных револьверов, морской бинокль Фаренгейта и тронулись в путь в том направлении, где должен был упасть вагон Шарпа.

Когда первые лучи Солнца озарили печальную угольную пустыню, Гонтран и Сломка успели уже отойти от шара, по крайней мере, на шестьдесят верст. Но дальнейший путь оказывался невозможным; перед путешественниками расстилалось обширное озеро из какой-то сероватой жидкости, блестевшей подобно ртути.

Увидев неожиданную преграду, Гонтран сделал отчаянный жест.

— Что делать? — вскричал он, соединяя раз говорную трубку с каской своего друга.