рогами планетного серпа?

Гонтран около минуты смотрел внимательно.

— Да, — решительно отвечал он наконец. — Мне кажется, что рога Меркурия представляют между собой заметную разницу: южный далеко не так заострен, как северный.

— Браво, браво, — в восторге перебил его старик. — Значит, я не ошибся.

— В чем это, мистер Осипов? — потягиваясь, проговорил только что успевший проснуться Фаренгейт.

— В том, что на Меркурии есть значительные возвышенности.

— Может быть, вы даже успели и смерить их с Земли, подобно лунным горам? — с легкой насмешкой продолжал американец.

— Нет, не мерил, потому что высота этих гор уже давно вычислена Шретером, который нашел ее равною одной двести пятьдесят третьей части диаметра планеты. Это составит около двадцати девяти километров.

— Ого-го! — протянул озадаченный американец. — Порядочно!

— Да, особенно если мы примем в расчет, что высота Джомолунгмы, высочайшего из пиков Гималаев, равна всего 8740 метрам.

— Все это прекрасно, — вмешался в разговор Сломка, — но я позволю себе обратить ваше внимание вот на какое обстоятельство: еще несколько сотен тысяч миль, и мы очутимся в сфере притяжения Меркурия, после чего начнется падение нашего аппарата. Не мешало бы ввиду этого нам подумать, каким способом сохранить при падении на Меркурий свои бока. В противном случае, избежав опасности изжариться на Солнце, мы не избежим зато неприятной необходимости превратиться в отбивные котлеты.

— В самом деле, — поддержал инженера американец, — об этом нужно серьезно подумать. При падении на Луну мы спаслись благодаря буферам нашего вагона, сильно ослабившим толчок, при падении на Венеру нас вывез парашют, а теперь нам нельзя рассчитывать ни на то, ни на другое средство.

Не зная, что сказать на это, Гонтран предпочел глубокомысленно промолчать; что касается профессора, то его опасность разбиться при падении на поверхность Меркурия беспокоила, видимо, очень мало: предоставив своим спутникам изыскивать какие угодно средства для устранения этой опасности, он принялся за наблюдения.

— Ну, так как же? — снова спросил своих собеседников Сломка после нескольких минут молчания. — Не забывайте, что мы упадем с высоты полумиллиона миль, и если принять во внимание, что наш аппарат весит около тысячи кило, то окажется, что в момент самого падения наша скорость достигнет 12 километров в секунду!

Лица Фаренгейта и Гонтрана моментально вытянулись, и на несколько минут в каюте опять воцарилось тяжелое молчание.

— Знаете что? — заговорил наконец Гонтран. — По-моему, средство спастись у нас есть: почему нам не облегчить свой аппарат так, как это нередко делают моряки в минуту опасности? За борт все, что только можно, и скорость нашего падения значительно уменьшится!

Фаренгейт печально покачал головой.

— Напрасная надежда, — проговорил он. — Если мы выкинем из аппарата всю нашу провизию, оружие и инструменты, то и тогда облегчим его не более чем на какую-нибудь сотню кило. А потом что мы будем делать?

— Я вовсе не говорю о провизии, оружии, инструментах, — возразил американцу Гонтран. — Все это нам необходимо, и потому мы не можем этого выбрасывать.

— Тогда о чем же вы говорите? Как иначе можно облегчить вес аппарата? Разве что выброситься из него самим…

— Зачем выбрасываться? А наша каюта, совершенно для нас бесполезная, коль скоро мы достигнем границ атмосферы Меркурия? А весь внутренний механизм нашего аппарата? К чему нам все это? Разве мы не можем из всего аппарата оставить только наружный селеновый шар? Он весит сравнительно немного, а между тем, имеет весьма большой объем и потому, понятно, станет падать в атмосфере гораздо медленнее, чем стал бы падать весь аппарат.

— А ведь эта мысль недурная! — воскликнул инженер. — Михаил Васильевич! Михаил Васильевич!..

Старый ученый, недовольный тем, что его потревожили, с ворчаньем оторвался от своей трубы.

— Ну, что еще? — спросил он.

— Извините, что я потревожил вас, — отвечал инженер, — но вы сами знаете, как серьезно теперь наше положение: через несколько часов мы достигнем Меркурия, и высадка на поверхность этой планеты будет весьма небезопасна.

Старый ученый пожал плечами.

— Что же я могу тут поделать? — спросил он.

— Надо найти средство избежать гибельного толчка. Гонтран предложил одно, но я не знаю, согласитесь ли вы на него.

— В чем же это средство?

— Отделить от аппарата тяжелую каюту со всем внутренним механизмом и продолжать путь в одном наружном шаре.

Профессор удивленно раскрыл глаза.

— Вы предложили такое средство? — спросил он Гонтрана.

— Почему же и не предложить? — заступился за Фламмариона его приятель. — Ведь сослужил же нам службу подобный маневр при высадке на Венеру?

— Но тогда были совершенно иные условия: у нас был парашют.

— Теперь у нас нет парашюта, — но зато сам аппарат сыграет роль аэростата. Словом, средство Гонтрана в общем довольно пригодно. Но, быть может, у вас, Михаил Васильевич, есть лучшее предложение?

— Нет.

— Ну, тогда нечего и разговаривать. Старый ученый повернулся и хотел снова погрузиться в свое любимое занятие, изучение неба, но Сломка остановил его.

— Нет, дорогой профессор, — твердо сказал он, — я просил бы вас пока отложить занятие астрономией. Время не терпит, и нам всем надо приняться за работу, иначе не успеть. Вы с мистером Фаренгейтом соберете и уложите все необходимые для нас вещи, а мы с Гонтраном перетащим их на площадку, расположенную на нижней части шара, вокруг центральной оси. Затем нам надо сделать нужные приготовления, чтобы, лишь только наш аппарат достигнет границ меркурианской атмосферы, мы могли отделить все его внутренние части от наружного шара.

Через два часа все вещи путешественников были прочно упакованы, перенесены на нижнюю площадку и крепко привязаны. Сломка и Гонтран вооружились отвертками и принялись отвинчивать гайки, державшие болты, при помощи которых внутренние части аппарата соединялись с его осью и наружною оболочкою.

Едва они успели покончить с этой работой, как аппарат приблизился к верхним слоям атмосферы Меркурия. Нужно было торопиться. Путешественники поспешно оставили каюту и спустились по винтовой лестнице на нижнюю площадку, где крепко привязали себя веревками к центральной оси прибора. В верхней части остался один Сломка. Вооружившись огромными клещами, он остановился на верхних ступеньках лестницы и начал развинчивать огромную гайку, которая служила главной скрепой, удерживавшей в связи различные части летательной машины.

После долгих усилий гайка, наконец, подалась и стала медленно вращаться по нарезкам. Еще один оборот, и работа окончена. Инженер лихорадочно налег на щипцы, а секунду спустя уже летел вверх ногами на нижнюю площадку: гайка повернулась и соскользнула с винта легче, чем он ожидал, так что бедный Сломка не успел сохранить равновесие и удержаться на шаткой лесенке. В то же мгновение каюта выскользнула из своего места и отделилась от селенового шара, увлекая за собою центральные части аппарата.

Это не замедлило сейчас же отозваться на скорости, облегченный шар полетел значительно