полету на Северный мыс.

Работы о машинами по горло, а снег и пурга совершенно не дают возможности как следует взяться за дело. Едва выберешь день, когда небо кажется ясным, лопатой раскидаешь сугробы и очистишь от снега мотор, как небо вновь покрывается серыми тучами и вновь начинает сыпать «манна небесная».

Когда пурга не дает работать, мы с Эренпрейсом приводим в порядок наши запасные части и инструменты: чистим, сортируем, раскладываем по отдельным группам, чтобы не терять лишнего времени и можно было бы сразу же взяться за работу, как только позволит погода.

В один из приличных дней мы вновь поставили сваленные штормом козлы над вторым самолетом. Упав, они едва, не искорежили машину. Случайно мы отделались только смятым капотом.

С немалыми трудностями сменили сгоревший мотор г сняли давший течь радиатор. На этом же несчастном самолете погнуло левый подкос стабилизатора.

Каждую работу, на, которую в нормальных условиях надо было затратить несколько часов, из-за погоды делали два-три дня. Правда, в нашем распоряжении времени еще достаточно, но это все-таки но очень нас успокаивает.

На своем самолете я сменил бензинопровод и поставил запасной бак для горючего на лишние полтора часа полета. Расстояние, которое нам надо покрыть, немалое, и когда много бензина, лететь гораздо спокойнее.

Самолеты стоят в небольшой ложбинке, и пурге засыпать их очень удобно. Чтобы перетащить их сейчас на другое место, не приходится и думать. Во-первых, потому, что они буквально погребены под снегом, а во-вторых, здесь им гораздо безопаснее от ветра.

Мы в бухте Провидения уже больше месяца. За это время крепкие морозы не раз сменялись оттепелью и моросящим дождиком.

От таких «маневров» погоды часть крыльев, мотор и все открытые части слой за слоем покрывались льдом. Для того чтобы они оттаяли, надо кроме всего не мало поработать паяльными лампами…

Если при тех условиях, в которых мы сейчас находимся удастся сохранить наши самолеты, это будет совершенно необыкновенный, исключительный случай. Мы сделали все, что только зависело от нас, но ведь это далеко еще не может дать гарантии за их целость.

В бурные ночи, когда ураган хозяйничает за стеной, заваливает сугробами наши окна и двери, жалобно воет в трубах и отдушинах, мы просыпаемся и, сидя на кроватях, долго не можем уснуть, думая о наших бедных машинах, стоящих пол открытым небом. Ведь сломайся что-нибудь, что за неимением частей нельзя заменить, — и мы не можем лететь, и вся наша экспедиция с бездной затраченной энергии, нервов и средств пойдет на смарку.

Снаружи шторм на полный ход. Такой силы мы давно уже не видели. Дом буквально сотрясается от шквалов, а крышу вот-вот сорвет.

В окне не то лопнуло стекло во второй раме, не то просто отстала замазка, — с каждым порывом оно жалобно звенит, словно жалуется на свою сиротскую долю.

Что с нашими самолетами? Выдержат ли они этот шторм? Неужели мы так и не дойдем до «Ставрополя»?

У нас произошло событие, сразу выбившее всех из колеи и на долгое время давшее нам пищу для обсуждений и самых горячих споров.

Из Пенкигнея приехал на собаках чукча и так же просто, как он произнес бы слово «собака», сказал — «телеграмма».

Уже в самом звуке «телеграмма» для нас было много необычайного, сразу как-то приближавшего нас к существующему где-то миру. Мы были похожи па первых людей, попавших на луну и получивших весть с земли. С жадностью накинулись мы на смятый клочок бумаги, на котором почерком Кириленки было написано: «радиограмма № 113». Текст был неполный. В некоторых местах были пропуски, и некоторых вместо слов только несколько букв, добросовестно записанных радистом.

Так и чувствовалось, что в приеме все время были перебои и те слова, которые удалось перехватить в эфире, далось Кириленко большим напряжением слуха и нервов.

Строчка за строчкой разбирали мы, склонившись над столом, слова, произнесенные и написанные за тысячи миль от нас, и с каждой новой фразой приходили во все большее и большее возбужденна.

Тот американский самолет, который в ноябре еще (т. е. два месяца тому назад) вылетел к шхуне «Нанук» и очевидно сбился с пути, еще не найден. Бывшие на нем летчик Эйельсон и борт-механик Борланд пропали без вести.

С «Нанука» уже были произведены розыски в окрестностях Северного мыса, но никаких следов пропавшего самолет и летчиков обнаружено не было.

Нам оказывается, уже была послана радиограмма с приказом сделать все возможное, чтобы произвести полеты в 50 — 100 километрах восточнее Северного мыса, где американцы могли сделать вынужденную посадку. Кроме нас, из Иркутска должен вылететь Чухновский, чтобы произвести разведку по северному побережью, и Громов — пройти через Хабаровск — Николаевск — Охотск и замкнуть с Чухновским этот громадный круг на Северном мысе.

Для вылетающей машины Чухновского нам предписывается забросить имеющийся у нас на базе бензин на Колючинскую губу.

Разобрав радиограмму, мы на некоторое время замолчали. Каждый из нас был слишком переполнен своими мыслями, чтобы сразу заговорить.

Мы знали еще на «Литке», когда шли к бухте Провидения, что один из американских самолетов не пришел к месту назначения и не вернулся назад, по мы не знали, что вел его знаменитый полярный пилот Бен Эйельсон, имя которого известно каждому летчику, вызывая в нем чувство уважения и восхищения перед его смелыми полетами на севере и в частности перед его «прыжком» через Северный полюс: Аляска — Шпицберген, за который он получил мировой переходящий приз, выдающийся «за исключительные полеты».

Самолет не найден, летчики тоже… Конечно Эйельсон не новичок, который снег видел только на картинках. Имея запас продовольствия, полярное оборудование и наконец свой громадный опыт, летчики могли добраться до какого-нибудь селения чукчей и там пережидать пургу и полярную ночь. Теоретически это вполне возможно, но… мы думаем о той пурге, которая бушевала в течение многих суток, заносила наши самолеты и дом громадными сугробами и даже вблизи нашей базы не давала возможности передвигаться…

Мы заговорили все разом. Проклятые условия… В то время как люди, может быть, погибают, мы должны сидеть здесь, кормить собак и ждать, пока кончится этот, извините за выражение…

Мы должны немедленно вылететь, но как это сделать, когда там еще ночь, у нас нет приборов для ночного полета и когда наши машины висят на волоске: вот-вот их окончательно изуродует. Сможем ли мы вообще на них когда-нибудь оторваться от земли?

Как сможем мы забросить бензин на Колючинскую губу для Чухновского, когда собаки берут не больше 100 кило, а наши бочки не менее 350 каждая?

В этот вечер мы долго не ложились спать, обсуждая подробности событий и взвешивая всевозможные варианты нашей работы.

Уже поздно ночью, когда мы все разошлись по своим, комнатам и Эренпрейс, повернувшись к стене, спал, я все лежал с открытыми глазами и ясно видел перед собой картину: разбитый самолет… двое людей, увязая по колено в снегу, идут прочь… кругом, куда ни кинешь взгляд, белая пустыня… то там, то сям, как маленькие смерчи, кружатся снежинки… начинается пурга…