сидели в боевой готовности музыканты. Наверху, под потолком, были развешаны для просушки моржовые и тюленьи шкуры, внося свою посильную лепту в дело отравления атмосферы.

Едва первый из нас влез в ярангу, как «оркестр» сейчас же заиграл туш… Ведущими инструментами здесь конечно были ударные, и воздух дрожал от мощных ударов по бунам…

Нам, как гостям, уступили почетное место под пологом. Мы сидели, поджав под себя ноги и с глубокомысленным видом слушали исполняемый в нашу честь туш.

Музыканты кончили. Слепнев одобрительно закивал головой.

— Хорошая музыка… Хорошие музыканты…

Чукчи остались очень довольны тонким комплиментом. С новым рвением они ударили по бубнам, и в освобожденное пространство посреди яранги выступил танцор. Это был молодой парень, одетый только в меховые штаны и по традиции в перчатки. Его славное скуластое лицо было серьезно, точно от того, что он собирался делать, зависела жизнь его родичей.

Он танцевал танец вороны, идущей по тонкому льду, который ее не держит». Смотря на него, мы на время забыли, где мы находимся. Взмахивая руками, как крыльями, он осторожно ступая на цыпочках, словно боялся провалиться, потом делал резкие скачки, кружился замирал, на одном месте и снова осторожно пробирался вперед.

Молодого танцора сменил более взрослый, который показал нам охоту на моржа… Затем другой «охоту на песца». Третий — «на кита». Четвертый — «на утку» и так далее. Все танцы были на редкость динамичны и выразительны.

Наконец, когда все находящиеся в яранге, начиная от танцоров и кончал зрителями, окончательно выбились из сил, танцы прекратились. Медленно поднявшись, Слепнев от лица всех нас выразил удовольствие по поводу доставленного нам зрелища и сожаление, что оно было столь непродолжительным. Потом, как истый дипломат, он попросил всех присутствующих продолжить удовольствие этого вечера и не отказаться принять его приглашение на чашку чая.

В этот вечер нам едва-едва хватило большого кухонного куба. Сидя кругом стола, на котором мы выставили сухари, конфеты, шоколад и прочее угощенье, чукчи до седьмого пота упивались чаем и были на верху блаженства. Слушая патефон, который с чувством исполнял одну из наших шести пластинок, они с достоинством кивали головами, и так же вежливо, как Слепнев час тому назад, говорили:

— Хорошая музыка… Хорошие музыканты…

Так состоялось наше первое официальное знакомство с чукчами.

Многое делается для поднятия культурного уровня чукчей, но многое еще остается впереди.

У чукчей свой самостоятельный орган управления, возглавляемый риком. На культбазе есть своя школа, куда отдают учиться своих детей, и наконец, сами они шаг за шагом ликвидируют свою неграмотность, но на ряду с этим у них есть очень много вкоренившихся обычаев и пережитков, бороться с которыми нужно еще долго и упорно.

Чукчей на всем чукотском побережье всего только несколько тысяч. Основное занятие — охота и рыболовство. Главный предмет охоты — нерпа.

Нерпа для чукчей — источник существования. Из ее шкур они делают всевозможную одежду, начиная с рукавиц, штанов и кончая непромокаемыми тирбазами. Мясо идет на пищу, а жир является источником тепла и света.

Я раньше слышал, что чукчи — исключительные стрелки, потому что нерпу стреляют только в глаз и никуда больше. Позже я убедился, что это так и есть на самом, деле. При мне один первоклассный стрелок убил нерпу следующим образом. Он сидел на борту своей лодки, и, сжимая в руках винчестер, ждал. Когда в четырех-пяти шагах от него вынырнула голова нерпы, он, чуть не повредив ей глаза концом своего дула, нацелился и через каких-нибудь пять минут спустил курок.

Позже мне говорили, что расстояние, на котором стреляют чукчи, обычно не превышает пяти-восьми шагов. Бесспорно, что среди них есть сверхметкие стрелки, но я все же не могу с уверенностью сказать, в какое место попал бы мой охотник, если бы нерпа была значительно дальше.

Кроме нерпы, чукчи бьют не так часто попадающихся моржей и ловят капканами песцов. Белые медведи большим почетом у них не пользуются, главным образом потому, что винтовки у чукчей в своем подавляющем большинстве мелкокалиберные.

Одно из самых больных мест в быту чукчей-охотников это недостаток патронов. Каждый раз, когда у нас заходил с ними разговор об охоте, они жаловались, на это и просили, чтобы мы когда будем у «самых больших начальников», передали бы им их просьбу: «Не будет патронов — нерп не будет… Нет нерп — нет чукчей». Забегая вперед, я скажу, что заявление о всех нуждах чукчей было позже подано на имя председателя ВЦИК т. Калинина зимовавшим на «Ставрополе» студентом Дубравиным.

Рыбу чукчи ловят очень оригинальным способом. Однажды ради любопытства я отправился за одним рыболовом к морю. По дороге мы шли и весело болтали — он по-своему, я по-своему. Очевидно ему мое присутствие доставляло большое удовольствие, и он желал похвастать передо мной своей ловкостью.

Тщательно вырубив во льду небольшую прорубь, он, не переставал смеяться и говорить, взял небольшой кусок веревки, привязал к обоим концам ее по большому крючку и, держа ее двумя руками посредине, опустил их в воду. Я с недоумением смотрел на все его действия. Ждать пришлось недолго. Сделав резкое движение левой рукой, чукча выбросил на лед порядочную рыбу.

Через секунду такое же движение правой — и еще одна рыба по другую сторону проруби. Кустарное дело превратилось в фабричное производство. Чукча работал руками, как насосом Вортингтона, и кучи рыбы по обе стороны проруби росли с невероятной быстротой.

Честность чукчей для нас долгое время служила источником восхищения и удивления. Любимым напитком для них является чай. Его они могут уничтожать буквально ведрами. До нашего прибытия в бухту Провидения в помещении фактории оставалось несколько цыбиков чая и десятка два банок с консервами. И несмотря на большую нужду и любовь к чаю, абсолютно ничего не было тронуто. А двери фактории были открыты…

Наши отношения с чукчами за время пребывания в бухте Провидения были самые дружеские. Наиболее пожилые из них вспоминали, с каким трепетом проходили они мимо этого дома, когда здесь много лет назад жили другие белые, а вот теперь они входят в него и чувствуют себя совсем как в своей яранге. И правда, почти с утра до вечера в наших комнатах толпились чукчи.

Особенную нежность чукчи питали к Слепневу. Когда он уезжал на станцию в Пинкигней, им явно было не по себе, зато когда он бывал дома, они почти с ним не расставались. Часто, сидя в столовой, когда мы слышали хлопанье входной двери, мы, не ошибаясь и не поворачивая головы, кричали:

— Маврикий, к тебе гости пришли!..

Кто сказал, что собака — друг человека? Если бы нам на Севере попался этот знаток животных, мы бы наверное без сожаления расправились бы с ним по-свойски.

Для нас в бухте Провидения собаки были каким-то бичом. С чувством горькой обиды мы не раз вспоминали Белого Клыка, Темпеста, Джерри и прочих литературных собачьих героев.

Наши собаки низкорослые, грязные, облезлые и насквозь пропитанные ехидством и каверзами. Окраска их самая разнообразная. Среди них есть «караковые» «серые в яблоках», «пегие», но основной цвет — грязный.

Имея с ними дело, вы никогда не можете сказать, чего от них можно ожидать. Если вы едете на них по какой-нибудь узкой гористой тропинке и немного зазевались, будьте уверены, что сани и вы полетите вниз, а собаки почему-то всегда останутся наверху.