Нет, вы только посмотрите на эти лица. Да они даже не слышали, что такое патриотизм, но прикажи Томджон, и эти выпивохи сегодня же ночью пойдут штурмом на дворец самого патриция. И вполне возможно, что преуспеют в своем начинании.
Я лишь молюсь о том, чтобы этот рот не попал в дурные руки…"
Наконец по зале раскаленным эхом прокатился последний слог. Хьюл встрепенулся, выскользнул из-под стола и постучал своего воспитанника по коленке.
— Валим отсюда быстрее! — прошипел он. — Пока они не очухались!
Мертвой хваткой вцепившись в запястье паренька, Хьюл сунул ошалевшему трактирщику пару контрамарок и резво взбежал по ступенькам к двери. До угла следующей улицы Хьюл не сбавлял скорости.
— Мне показалось, что я говорил очень убедительно, — заметил Томджон.
— Даже слишком убедительно, — промолвил Хьюл.
Юноша весело потер ладони:
— Хо-хо! Ну, куда теперь?
— Теперь?
— Ночь еще молода!
— Ночь давно уже ласты склеила! А кто молод, так это новый день.
— Что ж, как тебе будет угодно. Я домой пока не собираюсь. Может, порекомендуешь мне местечко, где нравы не столь суровые? Мы даже пива попить не успели.
Хьюл вздохнул.
— Например, можно зайти в троллев трактир, — продолжал Томджон. — Про один такой мне кто-то рассказывал, он где-то в Тенях<
— В троллевы трактиры людей не пускают, парень. Расплавленная лава с тоником, грохочущая, как камнепад, музыка плюс ароматизированная галька с сыром.
— А может, нам какой-нибудь гномий паб поискать?
— Ты там и двух минут не высидишь, — сказал как отрезал Хьюл. — Да и тесновато там, для твоего-то размаха.
— Понял. Одним словом, эти забегаловки для настоящих низов общества.
— Взгляни на это с другой стороны. К примеру, если бы тебе пришлось воспевать золото, сколько бы ты продержался?
— Ну, оно желтое, звенит, а еще на него можно купить всякую всячину, — наугад высказался Томджон. Они прокладывали себе дорогу сквозь толпу, сгрудившуюся на Площади Разбитых Лун. — Секунды четыре, наверное, не больше.
— Вот именно. Слушать об одном и том же пять часов кряду не всякий выдержит, — хмыкнул Хьюл и сурово лягнул первый попавшийся булыжник.
Во время их предыдущего посещения Анк-Морпорка он исследовал несколько гномьих баров, и те ему крайне не понравились. Почему-то его собратья-экспатрианты, которые у себя на родине мирно добывали железную руду да охотились на всяких мелких тварей, очутившись в больших городах, сразу норовили напялить на себя кольчуги, заткнуть за пояс топор поострее и обозваться кем-нибудь вроде Дуболома Вырвиглаза. Что же касается принятия на грудь, то здесь у городских гномов конкурентов не было вообще. Эль не просто проливался, а выплескивался аж на улицу.
— Впрочем, — добавил Хьюл, — тебя бы все равно оттуда спровадили, потому что ты немного переборщил с воображением. На самом деле ода звучит так: «Золото, золото, золото, золото, золото, золото».
— Это припев?
— «Золото, золото, золото, золото, золото», — повторил Хьюл.
— Одно «золото» пропустил.
— Да, никудышный из меня гном. Не уродился.
— Вернее, ростом не вышел, господин украшение лужайки.
Со стороны Хьюла раздался зловещий всасывающий звук.
— Ой, прости, — поспешно извинился Томджон. — Мой отец всегда….
— Отца твоего я знаю тыщу лет, — перебил его Хьюл. — Мы вместе прошли огонь, воду и медные трубы, хотя, клянусь дневным светом, огня было больше всего. Еще до того как ты роди… — Хьюл запнулся. — В общем, тяжелое время было, — буркнул он. — Вот я и говорю, что ты… одним словом, сам знаешь, кто ты.
— Да, конечно. Извини.
— Понимаешь, какое дело… — Хьюл вдруг замер на полушаге. Они находились посреди неосвещенной аллеи. — Ты, случаем, ничего подозрительного не слышал?
Оба приятеля уставились в темноту, еще раз обнаруживая свою неисправимую провинциальность. Морпоркцы, едва заслышав раздающиеся из глубины какой-нибудь неосвещенной аллеи подозрительные звуки, раз и навсегда теряют к ней всякий интерес. А увидев четыре барахтающиеся фигуры, жители Анк- Морпорка ни в коем случае не станут бросаться на помощь тому, кто почти проиграл схватку и находится не на той стороне пинающего башмака. Тем паче морпоркцы никогда не кричат грозное «Эй!». И в конце концов, они нисколечко не удивляются, когда злоумышленники, вместо того чтобы, виновато поджав хвост, сделать ноги, суют им под нос какой-то кусок картона.
— И что это такое? — удивился Томджон.
— Смотри, это же шут! — воскликнул Хьюл. — Они обчистили шута!
— «Гробительские Прова», — прочел Томджон, поднося картонку к носу.
— Все верно, — ответил ему главарь троицы. — Только не ожидайте, что мы и вас обслужим, потому что наша смена уже закончилась.
— Ничего не попишешь, — поддакнул один из его помощников. — У нас эта, как его, иквота.
— Но вы ж его еще и ногами отходили!
— Да ладно тебе, помяли чуточку.
— Самую малость потоптали, ничего с ним не будет, — ввернул третий вор.
— Он нам в зубы — мы ему в зубы. Знаешь, как отбивался, вон Рону чуть челюсть не свернул.
— Ага. Некоторые вообще не разумеют, что творят.
— Вы, бессердечные… — начал было Хьюл, но Томджон вовремя заткнул его, положив ему руку на затылок.
Юноша перевернул карточку. Другая ее сторона гласила:
СТАРОЕ ПРОЖИВАЙ — А НОВОЕ НАЖИВАЙ
— Права вроде в порядке, — уныло протянул Томджон.
Хьюл ответил не сразу, поскольку помогал жертве нападения вскарабкаться обратно на ноги.
— В порядке? Права? — наконец заорал он. — Это у грабителей-то?
— Мы даже квитанцию ему выпишем, — пообещал Боггис. — Знаете, сколько сейчас всяких проходимцев в нашем деле? Да он руки нам целовать должен, что мы первые им занялись<
