Чабота и исчезла под кормой катера. Потом до него донеслось восклицание. Видит ангелов, подумал он. Значит, безумие включало сильную восприимчивость к внушению.

Додж взглянул наверх. Медное небо. Желтые облака. Гигантские деревья и деревня. И он, съежившийся от ужаса в катере. Огромный одинокий мир. Уйти? В огромный одинокий мир? А зачем?

Он сел рядом с приоткрытым люком, помолился, кончики пальцев касались холодной стали. Он был насторожен, как зверь, Сзади шум от гиро и цикловодителя показался ему вдруг песней смерти.

Во имя чего живет человек? Инстинкт Доджа толкал его к единственному ответу: по всему видно, человек живет, чтобы жить.

Может, лет через десять спасательный корабль будет исследовать звездное скопление 13. Но это будет безнадежное дело. А, возможно, этого и вовсе не будет, ведь исследовательские экспедиции были автономными, и если от них не было сигналов, считались погибшими.

— Да, — произнес он. — Думаю, ты прав, Чабот. Если я уйду, то погибну.

Он нажал на механизм замка. Люк скользнул в сторону, завершая остаток пути. Додж встал, сорвал кислородную маску сорвал быстро, не давая себе времени на раздумье, глубоко вздохнул раз, два, три…

Он направился к выходу, мгновение поколебался у края нового мира. Его горящие глаза заметили маленькое зеркало на стене, он увидел свое лицо, заглянул в свои глаза, которые некогда знал, и сказал:

— Прощай…

И, пока он смотрел, они изменились.

Мягкая, звенящая мелодия из какого-то дома коснулась его ушей, доставляя удовольствие. Он повернулся и стал спускаться по металлическим ступеням вдоль борта и думал: «Но я не ощущаю большой разницы!» По пути он остановился, дотянулся до Джонсона и помог ему выбраться из жерла пушки. Вдвоем они спрыгнули на землю.

Как только проблема сумасшедшего в их рядах была разрешена, толпа потеряла к нему всякий интерес. Они расходились по одному и в компании, смеясь и болтая. Джонс улыбнулся и тоже пошел прочь, поддерживая сломанную руку. И Додж с удивлением заметил, что у Джонса есть еще две руки. Без сомнения, это был Джонс. Как странно, что Додж никогда не замечал трех рук раньше. Ладно, не имеет значения…

Мериэн вышла из-под кормы, ее глаза сияли. Она прошла мимо, провокационно покачивая бедрами. Он подошел и схватил ее за плечо, оставляя на теле синяки. Неожиданно она оказалась у него на руках.

— Ты мне тоже нравишься, — сказала она хрипло и страстно. — Ты мне тоже нравишься.

Они взялись за руки и пошли. Мериэн вспомнила прыгающую женщину и тоже стала прыгать. Вскоре это превратилось в танец. Со счастливым смехом Додж присоединился к ней.

Разгуливая на четвереньках, он споткнулся, когда входил в лес, и смог заглянуть под катер, там в ракетах он увидел фигуры приплясывающих ангелов.

Перевод с англ. Ю. Беловой

Возьмите две части от Вельзевула,[5] две от Израиля,[6] одну от Монте-Кристо, одну от Сирано,[7] тщательно смешайте, приправьте все это таинственностью, и вы получите господина Солона Акилу. Он высок и худощав, у него веселые, но резковатые манеры. Когда он смеется, его темные глаза прячутся в глазницах. Неизвестно, чем он занимается. Он богат без видимых источников богатства. Его везде видят и каким-то образом все понимают. В его жизни много необычного.

Каждый хотел бы для себя тех странностей, которые происходят с Акилой. Когда он прогуливается, ему не приходится ждать нужного сигнала светофора. Когда он едет куда-либо, свободное такси всегда под рукой. Когда он вбегает в отель — лифт уже ждет. Когда он входит в магазин — продавец всегда свободен, чтобы обслужить его. Всегда, когда он заходит в ресторан, для него имеется столик. Всегда в последнюю минуту кто-нибудь сдает билет, если господину Акиле взбредет в голову развлечься на представлении, на которое давно уже распроданы все билеты.

Вы можете расспросить официантов, водителей такси, девушек-лифтеров, продавцов, кассиров. Здесь отсутствует сговор. Господин Акила не дает взяток, он не занимается ради таких удобств шантажом. Да и как можно дать взятку автоматическим часам, управляющим городской системой светофоров! Все эти случайности, так упрощающие его жизнь, просто происходят. Так что господин Солон Акила никогда не знал разочарований. Сейчас вы узнаете о его первом разочаровании и увидите, к чему это привело.

Господина Акилу видали в низкопробных саунах и фешенебельных барах. Его встречали в публичных домах и на коронациях, на казнях, в цирках, в городских судах и конторах букмекеров. Было известно, что он покупает старинные машины, исторические драгоценности, инкунабулы,[8] порнографию, химические препараты, потом призмы, пони для игры в поло и всевозможное оружие.

— Himmel Herr Gott Sei Dank![9] Я сумасшедший, сумасшедший, — твердил он ошеломленному управляющему супермаркета. Мой идеал — готы. Tout le monde.[10] Черт возьми!

Говорил он эффектно, смешивая метафоры и значения. Полдюжины языков и диалектов, извергающихся пулеметной очередью. Он и лгал точно так же — ad libitut. [11]

— Sacre blen![12] — говорил он — Имя Акила происходит из латинского языка. И означает «орлиный». О tempora, о mores.[13] Речь Цицерона.[14] Мой предок.

В другой раз:

— Мой идеал — Киплинг. Даже мое имя взято у него. Акила один из его героев. Черт возьми. Самый великий негритянский писатель со времен «Хижины дяди Тома».[15]

В то утро, когда господин Акила был потрясен своим первым разочарованием, он влетел с студию Логана и Дереликта, дельцов в области живописи, скульптуры и антиквариата.

Он собирался приобрести картину. Джеймс Дереликт уже давно знал его как клиента. Незадолго до этого Акила успел купить картины Федерика Релингтона и Унслоу Хомера,[16] по странному стечению обстоятельств забежав в магазинчик на Мэдисон-авеню через минуту после того, как желаемые картины были выставлены на продажу.

— Bon soir, bel espit,[17] Джимми, — крикнул господин Акила. Он всех звал по имени. — Холодный денек, да! Прохладно. Я бы хотел купить картину.

— Доброе утро, господин Акила, — ответил Дереликт. Его лицо напоминало лицо шулера, но честные голубые глаза и улыбка были обезоруживающими, однако на этот раз улыбка Дереликта была натянутой, как будто стремительное появление Акилы его расстроило.

— Я настроился на вашего парня, клянусь Христом, — продолжал Акила, постукивая по безделушкам из слоновой кости и фарфору. — Как его имя, старина? Художник типа Босха. [18] Вы уже имели с ним дело, черт возьми! Единственный в своем роде. О si sic omnia,[19] клянусь Зевсом!

— Джеффри Халсон? — робко спросил Дереликт.

— Вот! — воскликнул Акила. — Какая память! Из золота и слоновой кости! Именно этот художник мне и нужен. Мой любимец. Маленький Джеффри Халсон для Акилы, bitte.[20] Заверните картину.