морского берега выли кошмарные зверюги. Додж подумал, что их тут не меньше, чем в обширных лесах Смертельной. Оружие доказывало, что сумасшедшие были в состоянии распознать опасность и собрались защищать свои жизни.

Блеска стали на корабле стало гораздо больше, он стоял, огромный, высокий и какой-то неполный. Оболочка гордого «Лэнса» была ободрана. Во всю его длину зияли неровные и широкие пробоины, корабль напоминал просматривающийся насквозь скелет, из него были убраны огромные вогнутые диски. Додж машинально отметил, что большинство их изуродовано. «Лэнс» никогда не покинет Смертельную.

А эта пестрота…

Додж почувствовал холодное покалывание за ухом. Это разноцветие создала примерно дюжина огромных сосновых ящиков из хранилищ «Лэнса» и потускневшие диски с его корпуса вперемешку с новыми сияющими дисками из ремонтного запаса — все переломанное, распиленное, погнутое и смятое, лежащее рядом и штабелями, сваренное, сбитое, склеенное, раскрашенное и переделанное в дикую пародию на деревню.

В ящиках были выпилены или вырублены отверстия — окна и двери; судя по количеству засовов и подпорок, видных снаружи, многие имели двойные запасы. Ящики стояли на густой зеленой траве, как гигантские детские кубики, в беспорядке брошенные на лужайке. Разноцветные с сумасшедшими углами; какие-то оборки и мишура; створки раковины и дешевые украшения, конфеты и игрушки, тряпки в горошек и яркая клетчатая ткань, похожая на льняную. Неровные занавески на окнах, колышущиеся от ветерка, и половинки, еще недавно бывшие диванными подушками в главной кают-компании «Лэнса», с высыхающими оранжевыми надписями «Добро пожаловать». Стены одного из домов-ящиков были покрыты пурпурно- желто-зеленой росписью, чье беспорядочное, запутанное уродство могло иметь какое-то значение только для безумных творцов.

Додж решил, что краски разведены на машинном масле из резервуаров «Лэнса», а сами красители получены из цветных глин, которых было множество на Смертельной. Краска была неровной и по большей части очень жирной.

Маленький серый ручеек бежал через поляну (Додж нашел «Лэнс», методически следуя за всеми ручьями вдоль и поперек континента), несколько небрежных садовых участков уже разместились рядом. Дальше за кромкой поляны стояла большая теплица и металлическая груда машин, находившихся в ящиках.

Додж выключил гиро, но из предосторожности оставил наготове стартовые двигатели: вдруг ему придется спешно бежать. Дрожащие, грязные руки капитана нашли нужные рычаги, и кресло медленно встало вертикально; ослабевшего, его поддерживали ремни. Додж поднялся и глубоко вдохнул резкий запах двигателей. Потом перешагнул через порог и нащупал ногой лестницу. Капитан спустился в тамбур.

Сквозь прозрачный тамбур Додж мог видеть все до самой земли, то есть футов на пятнадцать, и любоваться на людей, изучающих его.

Янсен, Галдберг, Чабот, де Сильва, Мабел Гуэрнси, молодой Джонс, Мериэн — его сердце екнуло, когда он увидел в толпе ее лицо, такое милое, со слабой улыбкой на устах, — Стрикленд, четверо большеглазых детей и все остальные. Они стояли широким кругом, в центре которого находился катер, а радиус круга была его остроносая тень. Некоторые из собравшихся были одеты вполне прилично, другие нелепо, как де Сильва, на котором были шелковые женские чулки и купальные плавки, а сверху его любимая куртка, которую он надевал на вечеринки на борту корабля. Многие были вовсе не одеты. Додж увидел старого, величественного Руперта, которого, должно быть, выбрали для наблюдения за катером. Он стоял обнаженный на некотором расстоянии от катера перед домом-ящиком и смотрел в сторону. Руперт застыл в неподвижной позе, с руками, скрещенными у головы, спина его была изогнута дугой. Его ноги стояли в луже. Руперт изображал памятник.

Додж включил тамбурный механизм и оставил люк приоткрытым: у него не было уверенности, что при первой же возможности ему не снесут голову. И прежде всего он, естественно, надел кислородную маску.

Глядя сквозь приоткрытый люк, Додж наконец заговорил. Под маской его голос звучал гнусаво:

— Ну вы, черти…

— Так это Додж, — произнес Чабот, главный инженер «Лэнса». Он стоял на траве, голова на свету, тело в тени, отбрасываемой катером.

— Это Бог, — закричала Мабел Гуэрнси и сжалась в ужасе. Некоторые сделали то же самое.

— Да нет, — презрительно бросил Чабот через плечо. — Это всего лишь капитан.

Додж взглянул на Мериэн. Она двинулась к передней группе людей, и он смог полностью разглядеть ее. Она загорела, на ней петлей висела веревка, и ничего больше не было, кроме подаренного ей Доджем при обручении бриллиантового кольца с Меркурия. Оно сверкало в шафрановом свете солнца при каждом ее движении. Сонными глазами Мериэн взглянула на его закрытое маской лицо. Он печально задумался, понимает ли она, кто он. Ее волосы в отличие от грязных косм других женщин были хорошо уложены, но тело было грязным, со струйками пота. Мериэн всегда гордилась своими волосами.

Додж пристально посмотрел в искрящиеся черные глаза Чабота, появившегося перед толпой и остановившегося прямо под тамбуром. Додж вспомнил, что на корабле Чабот был рубахой-парнем, всегда организующим какие-нибудь развлечения; теперь эта склонность к активной деятельности сделала его чем-то вроде временного руководителя. Без сомнения, он собирался ораторствовать. Додж начал подыскивать подходящие слова.

Мабел подняла лицо от травы и уставилась на Доджа. Потом встала, демонстрируя исчезновение страха перед божеством. Она принялась расхаживать вокруг катера среди толпы, пялящейся на гладкие металлические борта. Несколько детей побежали следом за ней, тоненькими голосами распевая какую-то бессмыслицу.

Додж решил, что лучше всего начать с формальностей. Он придал своему голосу капитанскую решительность:

— Вы меня помните, Чабот?

— Конечно, помню, — ответил с улыбкой Чабот. В его вьющихся волосах, столь же черных, как и глаза, было много крупных хлопьев перхоти. — Вы сумасшедший. Вы просто чокнутый! Вы и нас хотели сделать сумасшедшими.

Глаза Доджа стали ледяными, он надеялся суровым взглядом заставить Чабота повиноваться, но потом вспомнил, что за маской его глаз все равно не будет видно. Испытывая неудовлетворение, он вновь стал думать, что же сказать.

— Я освободилась, — сказала Мабел Гуэрнси, совершая инспекционный осмотр катера. — Вошел Краус, я выскочила, он погнался за мной. Я открыла тамбур и выскочила наружу. Краус не стал закрывать тамбур, а оставил его открытым. Все спали без масок. И все проснулись счастливыми, как Краус и я.

— Потом мы ушли, — продолжал Чабот, — пока вы не вернулись. Мы надеялись, вы не найдете нас. Нам очень жаль, но, в конце концов, вы же сумасшедший, сами знаете. А теперь вы не уйдете, — добавил он, все еще улыбаясь, — пока не снимете маску. Или мы вас убьем.

Все навели на люк оружие.

Додж подался вглубь тамбура, откуда мог наблюдать за их действиями сквозь прозрачный люк. В случае, если бы началась пальба, он бы долго выдерживал огонь, пока Додж не исчез из их поля зрения.

Значит, у них был план действий на случай его прихода. Они защищались. Они бы потерпели поражение, если бы Додж нашел средство от безумия, которое искал. Но он его не нашел. Потребовались бы месяцы на исследование и проведение опытов для производства лекарства.

Он не мог им помочь. И себе он не мог помочь.

Он был здесь.

И они были здесь.

Он был голоден. Он не ел с начала поиска «Лэнса» после безнадежных исследований, почти четыре дня. Когда он покидал «Лэнс», на катере был обычный запас продовольствия, на два дня, не больше. Его желудок сводило от голода. И он устал. Господи, как он устал!

Додж посмотрел на их запрокинутые лица, на высокий изуродованный «Лэнс», который никогда не покинет эту планету, и подумал, что он самый одинокий человек во всей Вселенной.