– Чушь. Разве вы никогда не слышали «Николашку»?
Мишо, ординарец, поставил необходимые ингредиенты на маленький стол, но прежде, чем мои дрожащие руки успели расставить рюмки, Мюллер-Бернекк, Патт, Прагер и Зандельмейер высыпали сахар в свой кофе.
Я послал за несколько большим количеством сахара и попросил для себя лично немного больше кофе.
Но снова произошла заминка. Пьяные пилоты начали кидаться зернами кофе, целясь друг другу в лицо. Лимон упал на пол, и немедленно начался захватывающий футбольный матч. Скоро желтый плод был раздавлен и закатился под стул.
Петер Крумп ползал на четвереньках по полу, крича:
– Где этот чертов мяч? Кто уничтожил мяч?
Мишо принес большее количество ингредиентов и после длительных усилий коктейль был готов – на вкус он был хорош! Рюмки поднимались все чаще и чаще. Выжатый лимон, добавленная полная чайная ложка сахара, который теперь покрылся коричневой коркой от кофе. Мы проглатывали шнапс и закусывали лимоном. Скоро ничего не осталось. Когда аккордеонист закончил играть свое сентиментальное танго «Маленькая Аннушка», Зибе, уставившись на свою рюмку, затянул «Милый маленький Николашка».
В этот момент в столовую в большом возбуждении ворвался Дортенман. Мы все должны были выйти наружу. Он достанет луну. Он собьет ее с неба.
Все с воплями и смехом высыпали на открытый воздух. Яркое звездное небо, лежавшее над нами во всем своем сверкающем величии, и свежий ночной ветер охладили наши горячие лбы. И была луна в своей последней четвертой фазе.[228]
Ханс Дортенман объяснил, что хотел сделать, и приступил к исполнению своего замысловатого плана. Дортенман снял одну из кухонных печных труб и теперь нацеливал ее на луну. Патт, держа трубу, опасно раскачивался туда и сюда на хрупком табурете. По инструкциям Дортенмана он не должен был закрывать отверстие трубы руками, чтобы через него можно было увидеть луну.
Время от времени Патт своими огромными лапами стучал по трубе, и с другого ее конца на лицо Дортенмана падали хлопья сажи. Тот изрыгал ругательства и кричал:
– Она опять ушла, и все же я точно поймал ее в перекрестье прицела.
И игра начиналась снова.
Какая ночь! Как великолепно расслабиться среди своих приятелей, товарищей в воздухе, товарищей в смерти и товарищей в вашей каждодневной жизни.
Мы продолжали проказничать, и наше настроение было очень хорошим благодаря выпитому алкоголю. В этом состоянии постоянного напряжения наши нервы обрели покой за одну ночь – «охладились», как сказал Патт.
Теперь щебетание птиц, пробуждавшихся на рассвете, временами смешивалось со звуками аккордеона. Мечтательные пассажи из песен, вызывавших ностальгические воспоминания о красных фонарях Сан- Паули, несколько раз прерывались птичьими трелями, которые, однако, остались незамеченными.
Хлопанье дверей, суета в коридоре, по которому людей разносили по кроватям, а потом все стихло. Покой медленно возвращался на этот аэродром посреди леса, а для спящих людей наступал новый день.
Кёльн.
Веселый центр Рейнской области, город готических шпилей. Черная филигрань башен собора все еще направлена ввысь. Скромная и небольшая старая часть города разрушена и лежит в руинах. Когда-то красивые средневековые здания со стрельчатыми фронтонами группировались здесь вокруг соборной площади.
Несчастный Кёльн. Ты тоже лишился своего одеяния. Десять лет назад ты был гораздо красивее, думал я, вспоминая веселый карнавал, свидетелем которого я однажды был.
Кёльн, подобно всем другим городам на Рейне, теперь был грудой дымящихся руин. Четырехмоторные бомбардировщики выполнили свою ужасную работу, и теперь двухмоторные «Мародеры» и истребители уничтожали последние остатки и держали население в состоянии постоянной нервозности. «Зеленое сердце»[229] кружило вверху, пытаясь защитить город.
Да, Кёльн должен был пасть со дня на день. Война беспощадно стремилась к своему завершению, полный крах приближался все быстрее.
Ахен, Дюрен и теперь Кёльн.
Весь левый берег Рейна к северу от Бонна был во вражеских руках. «Шерманы» и «Черчилли»,[230] подобно ненасытным циклопам, своими гусеницами перемалывали нашу горящую землю. Длинные колонны моторизованной пехоты следовали по их следам, словно жадные многоножки.
Несмотря на мужественные оборонительные действия немецких дивизий, остановить их было нельзя. Стратегия была неэффективной, объем снабжения не мог быть увеличен, и больше не имелось резервов и боеприпасов.
Затем началось то, что теперь на языке Верховного командования вермахта называлось стратегическим отходом, – своего рода самооправдание, которое не могло никого обмануть.
Когда большой ценой прорыв был остановлен, линия фронта была разорвана на трех других участках. Эти последние попытки сопротивления показывали полную военную беспомощность, и окончательный крах был только вопросом времени. В пределах четырех недель не должно было остаться ничего, что можно было бы защищать. В те дни тактическое преимущество действий над собственной территорией стало предметом циничной шутки, поскольку каждый раз, когда Верховное командование отступало на несколько километров, еще на тысячу бомб больше падало на эту мышеловку.
День за днем «Зеленое сердце» поднималось в воздух. Наши вылеты теперь были достаточно короткими, хотя при этом «собачьи схватки» казались нам бесконечными.
Кёльн, Бонн, Дуйсбург, Везер…
Старый, кипящий ведьминский котел Мюнстера от Эссена до Падеборна, от Рейна до Тевтобургского Леса – «долина удачи», как вражеские летчики-истребители называли этот опасный сектор.
Шестьдесят «Фокке-Вульфов» кружили на большой высоте – теперь это было единственное безопасное место для истребителей – над изгибом Везера около Миндена. В толстых кучевых облаках имелись промежутки, через которые можно было увидеть маленькие участки земли. Это было великолепное зрелище. Толстые тюки кучевых облаков плыли как будто управляемые пастухом, а ниже, словно прозрачная вуаль в голубом блестящем небе, лежали перистые облака.
Вертикальные лучи полуденного солнца создавали из нечетких очертаний волшебный пейзаж, чьи темные и яркие контуры, имевшие нежно-голубые, зеленоватые и фиолетовые оттенки, радовали наши глаза.
Я передал командование Дортенману и со своей эскадрильей снизился на несколько сотен метров, чтобы получить лучший обзор. Мы искали истребители-бомбардировщики над Оснабрюкком: имелись сообщения о пяти отдельных группах.
Над лежавшей под нами неглубокой долиной реки Элзе, которая около Бад-Энхаузена[231] впадала в Везер, мы повернули на запад. Дальше к западу река заканчивалась; в нескольких сотнях метров из Тевтобургского Леса появлялась река Хазе, продолжавшая свой путь к Эмсу.
В двух тысячах метров под нами на крейсерской скорости летели несколько дюжин «Тандерболтов». Петер Крумп заметил их и доложил об этом по двусторонней связи.
– Говорит Хейлман. Дортенман, идите вниз. Я остаюсь над вами.
Сорок «Фокке-Вульфов» спикировали через промежутки в облаках, словно голодные ястребы.
Звено за звеном нападало на противника. В наушниках раздавались хриплые, возбужденные крики. Лишь раз в году мы получали возможность, как сейчас, атаковать сверху, из толстых облаков.
Каким замечательным должен был быть этот полет для союзников, которые обычно добивались всех своих побед именно при таких обстоятельствах.
Но на сей раз они должны были бороться за свою жизнь.
В первой атаке были сбиты пять «Тандерболтов». В рядах врага начался хаос. Янки отчаянно пытались
