Бадья улыбнулся радостной, полубезумной улыбкой человека, который и сам уже приближался к состоянию двойных восклицательных знаков.
— Нет, — покачал головой он. — О подвалах мне тоже не сообщили. Предыдущие владельцы все наши встречи только и делали, что не рассказывали мне о загадочном убийце и о том, что люди здесь мрут как мухи. И никаких подозрительных фраз типа: «О, кстати, в последнее время в Опере участились смертельные случаи, а еще в подвалах повысился уровень влажности…»
— Там настоящий потоп.
— Замечательно! — отозвался Бадья. — И чем их затопило? Кровью?
— А вы разве не осматривали помещения?
— Предыдущие владельцы сказали, что подвалы в отличном состоянии!
— И вы поверили?
— Ну, после всего того шампанского, что мы вместе выпили…
Зальцелла вздохнул.
Бадья воспринял этот вздох как личное оскорбление.
— Я, между прочим, весьма горжусь своей способностью распознавать характер человека с первой же встречи, — уведомил он. — Загляни человеку в глаза и крепко пожми ему руку — и сразу будешь все о нем знать.
— Воистину так, — согласился Зальцелла.
— О, проклятье… Послезавтра сюда прибудет сеньор Энрико Базилика. Как ты думаешь, ему тоже грозит какая-нибудь опасность?
— Ну, если и грозит, то небольшая. Максимум перережут глотку, делов-то…
— Как-как ты сказал? Глотку? Но с чего ты это взял?
— Просто выдвинул предположение. Однако есть и другие варианты развития событий.
— Так что же мне делать? Закрыть заведение? Насколько я понял, вряд ли мне удастся сделать деньги на этом похоронном бюро. И почему никто не сообщил о происходящем Городской Страже?
— Это лишь усугубило бы положение, — покачал головой Зальцелла. — Сюда ворвались бы здоровущие тролли в ржавых доспехах, они бы топали повсюду, всем лезли под руку и задавали глупые вопросы. Нет, только троллей нам в Опере не хватало. Это стало бы последней каплей.
Бадья сглотнул.
— Ты нрав, этого мы допустить не можем, — произнес он. — Все и так на нервах. Нельзя допускать, чтобы люди… окончательно были на нервах.
Зальцелла откинулся на спинку стула и, такое впечатление, немного расслабился.
— На нервах? Господин Бадья, — улыбнулся он, — это
Нечаст Бадья напряг все свои умственные способности.
— Ну, насколько мне известно, на пути к Щеботану есть место, где дорога ужасным образом изгибается…
— Кривая катастрофичности, господин Бадья, — это именно та кривая, по которой движется оперная жизнь. И опера удается благодаря тому, что невероятное множество вещей чудесным образом
Нянюшка Ягг любила вести активный образ жизни, поэтому заставить ее скучать ничего не стоило. Зато и развеселить ее никакого труда не составляло.
— Интересный способ путешествовать… — заметила она. — Знакомишься с новыми местами.
— Ага, — ответила матушка. — Примерно каждые пять миль ты с ними и знакомишься.
— Правда, иногда бывает скучновато.
— По-моему, эти клячи еле плетутся.
К данному моменту в дилижансе не осталось никого, кроме ведьм и огромного толстяка, что продолжал храпеть под своим платком. Все остальные предпочли присоединиться к путешествующим на крыше.
Главной причиной этого стал Грибо. Руководствуясь безошибочным кошачьим инстинктом выбирать людей, которые терпеть не могут кошек, он тяжело прыгал на чьи-нибудь колени и устраивал путешествующему веселую жизнь типа: «Ура-ура, молодой масса вернулся на плантации!» Таким способом он приводил свою жертву в состояние безропотной покорности, а потом засыпал, с когтями не настолько глубоко запущенными в кожу, чтобы пошла кровь, но достаточно, чтобы жертва понимала: вздумай она вздохнуть или пошевелиться — и эта кровь немедленно прольется. После чего, убедившись, что человек полностью смирился с ситуацией, Грибо начинал вонять.
Откуда исходил запах, было совершенно непонятно. Во всяком случае, не из какого-либо видимого отверстия. Просто минут через пять кошачьего «сна» воздух над Грибо насыщался всепроникающим ароматом унавоженных ковров.
В данный момент нянюшкин кот обрабатывал толстяка. Однако ничего не получалось. Первый Раз в жизни Грибо нашел брюхо, слишком большое даже для него. Кроме того, от беспрерывных волнообразных подъемов и спусков его уже начинало подташнивать.
Раскаты храпа сотрясали дилижанс.
— Да, не хотела бы я оказаться между
Матушка смотрела в окно. По крайней мере, матушкино лицо было обращено в ту сторону, тогда как глаза ее сосредоточились на бесконечности.
— Гита?
— Что, Эсме?
— Можно задать тебе один вопрос?
— Обычно ты не спрашиваешь моего разрешения, — удивилась нянюшка.
— Тебя не удручает, что люди не умеют думать как следует?
«О-хо-хо, — подумала нянюшка. — Похоже, я вовремя выдернула ее из привычной среды обитания. Да здравствует литература».
— Ты это о чем?
— О том, что люди постоянно отвлекаются.
— Честно говоря, Эсме, не могу сказать, что когда-либо всерьез задумывалась над этим.
— Например… ну, например, если бы я спросила тебя: Гита Ягг, вот представь, в твоем доме пожар, какую вещь первым делом ты кинешься спасать из огня?
Нянюшка закусила губу.
— Это что, ну, как его, один из личностёвых вопросов-ловушек?
— Именно.
— То есть из моего ответа ты хочешь узнать, что я за человек…
— Гита Ягг, я знаю тебя всю свою жизнь и
— Пожалуй, я бросилась бы спасать Грибо.
Матушка кивнула.
— Потому что это показывает, какая я добрая, заботливая и вся из себя ответственная, — продолжала нянюшка.
— Вовсе нет, — отрезала матушка. — Это как раз показывает, что ты относишься к людям, которые стараются дать наиболее правильный, положительный ответ. Тебе вообще нельзя верить. Это самый что ни на есть ведьмовской ответ. Уклончивый и лукавый.
На лице нянюшки появилось горделивое выражение.
Храп перешел в быстрое хлюпанье. Носовой платок зашевелился.
— …Пудинг из патоки, пжлста, и побольше перчкцы,,.
