— Ну да, ту самую. Но теперь нам нужен такой звук, чтобы его могли услышать и взрослые тоже. Сирена у тебя там есть?

Задумка с сиреной не сработала — скорее всего, солдаты знали, что здешние улочки слишком узкие, чтобы по ним могла проехать машина, — но на какое-то время отвлекла их внимание: они бросили колошматить Баба, чтобы разыскать и начать колошматить Джелли. Он был превращен в шар для игры в крикет, но уцелел, поскольку ни один из солдат не был достаточно трезв, чтобы попасть по нему как следует. Дом был более удобной мишенью, и они разнесли дом. Мине хотелось верить, что в конце концов они ушли из-за того, что ее семья и пара соседей вмешивались, как только могли, или по крайней мере держались рядом, подставляя себя под удары. В любом случае было очевидно, что Джелли изменил ситуацию к лучшему. Совсем как сам Рафаэль: если прежде он был обузой, то теперь стал хотя бы джокером, носителем хаоса, от которого могла случиться и польза.

Их семейство нашло себе временное прибежище под мостом, где Авеню-де-ла-Репюблик изящно перешагивала через пересыхающие соленые пруды. Вначале Мина воображала, что они починят дом и снова переселятся в него, но у них не было нужных материалов и инструментов, да и рабочих рук тоже, поскольку надо было зарабатывать на хлеб. Баба лежал в больнице, и было похоже, что ему потребуется какое-то время, чтобы оправиться. Когда Рафаэль попытался обратить свои деньги в банкноты при помощи автомата в отеле, автоответчик компании S.P.E. продекламировал ему радостным женским голосом, что его счет был заморожен «в целях вашей защиты» и что для разрешения затруднения он должен сообщить свой телефонный номер и адрес. Однако у них отродясь не было телефона, а что до адреса, то Мине никогда даже в голову не приходило, что дом, где они жили, может носить какой-то номер, а улица иметь официальное название.

После того как семья покинула участок, где прежде стоял дом, их отношения с собственностью стали какими-то смутными и натянутыми. По-видимому, никто не мог ясно сказать, как все обстоит по закону. У них была встреча с сыном домовладелицы, и тогда выяснилось, что сама домовладелица уже несколько лет как мертва, о чем они и не подозревали, так что все закончилось спором о качестве пяти коробок туалетной бумаги, предоставленных Нга какое-то время назад в порядке оплаты. В конце концов Мина поняла, что неправильно представляла себе, как устроена собственность в современном мире. Она-то думала, что люди — по крайней мере богатые домовладельцы и богатые американцы — по-прежнему чем-то владеют. Однако из того, что говорили Джелли и сын домовладелицы, становилось ясно: на самом деле в наше время все, чем ты владеешь, это лицензия, нечто вроде временного разрешения на пользование чем-либо, которое может неожиданно испариться по самым разным причинам. Ну, как ребенок в песочнице кричит: «Мое!». Игрушка принадлежит ему лишь до тех пор, пока он не ляжет вздремнуть; проснувшись, он ее уже не обнаружит. А может, и всегда было так, даже в стародавние времена, когда богатые впервые разбогатели, а бедные обеднели. Если на то пошло, как еще можно было чем-то завладеть? Ясно же, что попросту в какой-то момент один пещерный человек дал другому дубиной по башке и смылся с его вещичками.

Под мостом было суше, чем в доме, и когда она приходила по вечерам «домой», ее обоняние быстрее мирилось с запахом соли, чем со зловонием сточных вод в их старом жилище. Кроме них там жили только две семьи, так что даже не было особенно тесно. Если смотреть объективно, то против моста имелось не так уж много возражений, не считая того, что это место совершенно не подходило для установки большого мягкого японского кресла с ножным массажером, — но все же Мина не могла побороть чувство, что это шаг вниз в ее жизни. Настолько же нелогичными были ее вдруг смягчившиеся чувства по отношению к Баба, которому наконец поставили диагноз: повреждение селезенки. Как-то раз, принося ему еду, Мина захватила с собой Джелли, и когда она на минуту вышла из комнаты, а потом вернулась, то обнаружила, что он говорит роботу что-то, подозрительно похожее на полузабытые ласковые слова из ее собственного детства. Он лишь смущенно поглядел на нее, и ей ничего не оставалось, как улыбнуться и погладить его по лысеющей голове. Содержание в больнице стоило огромных денег, которые, как сообщила ей дама, выписывавшая чек, на самом деле были лишь символическим взносом по сравнению с тем, сколько бы это стоило, не будь ее отец признан нуждающимся. А ведь ему, возможно, могла потребоваться операция.

Вот каким образом Мина и Джелли оказались в христианской школе, которой заведовали американские монахини. Она сидела перед огромным английским словарем, между ее ногами располагалась вместительная Рафаэлева сумка, набитая жесткими дисками из компьютеров со свалки — теми, которые оказались зашифрованными и, следовательно, бесполезными для Олсени. Свет потоком лился на Джелли из окна, почти целиком занятого дешевой пластмассовой подделкой под витраж с изображением чуда о пяти хлебах и двух рыбах. Голубой, словно телевизионный, свет падал на верхушку страницы шестьсот восемьдесят (от CINCTURE до CINQUEFOIL). Джелли, взгромоздившись на подставку резного деревянного пюпитра, где лежал словарь, корпел над страницами — для него они были огромными, словно ковры. Если бы его можно было без опаски принести в какое-нибудь место с доступом к интернету, процесс, скорее всего, был бы завершен в десятые доли секунды; вместо этого они были вынуждены каждое утро перед работой проводить здесь утомительные часы. Монахиня, присматривавшая за библиотекой, считала Мину очень способной девушкой.

Джелли пошевелился, и Мина протянула руку, чтобы перевернуть страницу, но он сказал:

— Кажется, я нашел один: CINNAMON123.

— «Cinnamon»? Что это такое?

— Cannelier de Ceylan, коричное дерево. Пряность. Скорее всего, так зовут их кошку или еще что- нибудь в том же роде.

Мина улыбнулась и покачала головой. Ее до сих пор изумляло, сколько богатых иностранцев оказывались глупцами, а ведь они наверняка ходили в школу до восемнадцати лет. Зачем создавать себе столько хлопот, зашифровывать свои диски — и после этого выбирать пароль, который, по сути, представляет собой слово из словаря? Она не сомневалась, что когда Джелли доберется до соответствующих букв, ему попадутся и пароли вроде PASSWORD123 или SECRET123.

— Ну хорошо, и который это?

— Я смогу его найти. Открой сумку.

Она удостоверилась, что монахиня не подсматривает из коридора, и раскрыла сумку у себя на коленях, чтобы Джелли мог забраться в нее. Робот заработал передними лапами, словно собака, роясь в груде дисков. С каждого из них он предварительно запомнил по небольшому кусочку — это как если бы мы пошли в библиотеку и запомнили по одной странице из каждой книги. Если ему удалось расшифровать отрывок, используя пароль CINNAMON123, то, вероятнее всего, теперь он сможет расшифровать и весь диск.

— Вот этот, — пропищал он из сумки, показывая носом. Мина соединила робота с диском через порт, находившийся у него во рту.

На мгновение он застыл в неподвижности, затем кивнул и заговорил — ему нисколько не мешал торчавший изо рта кабель.

— Готово, получилось. Все расшифровано. Почта… банковские операции…

Рафаэль разработал новую систему для операций с деньгами — в нее каким-то образом входили телефонные карты с предоплатой и хавала[2] в Каире. Завтра он появится возле окошка кассира на подвальном этаже больницы с новой маленькой грудой десятитысячных купюр.

— Ah, tres bien, mon petit chou.

Джелли с гордым видом вылез из сумки. Мина погладила его по голове; он завилял огрызком хвоста и потерся о ее живот своей маленькой щетинистой мордочкой. Джелли знал, как знала и сама Мина: он был уже за порогом.